просторов. Рыбачить он, что ли, здесь собрался? Вроде бы, вон, в руках у него удочка... или нет?

Проследив за моим взглядом, профессор перевалился на стуле и обернулся. Одной рукой он придерживал дорогую оправу своих очков. Человек на катере пошире расставил ноги и распрямился во весь рост.

Удочка еще раз блеснула у него в руках металлическими поверхностями.

И тут я понял.

— Ложись!

Профессор все еще держал пальцами дужку очков:

— Постойте... это же... мы как раз только что о нем...

— ЛОЖИСЬ!

Я попытался прыгнуть к нему через стол. Но опоздал. Чашки беззвучно свалились на землю, но еще беззвучнее хлопнули оба выстрела. Словно два хлопка в ладоши. Словно два хлопка одной ладоши.

Оставив полосу белой пены, катер унесся в сторону Большой Невы. А в руках у меня грузно оседал на землю профессор Петр Ильич Лефорг.  Совершенно мертвый.

Вокруг дырочек на его дорогой рубашке расползались два темных пятна.

Я закрыл книжку и вышел из вагона. Мы прибыли на станцию «Гостиный Двор» и машинист объявил, что все, дальше поезд не идет, а мне дальше и не было нужно.

Эскалатор был почти пуст. По дороге домой я зашел в магазин и купил упаковку пельменей «Сам Самыч». День был окончен. В нем не оставалось ни капельки интересного... ни капельки смысла. Разве что прочитать еще главу дурацкого детектива.

Вчера я сдал машину в шарашкину контору, занимавшуюся кузовными работами. Дело в том, что, всего на полчасика оставшись без моего присмотра, жена умудрилась раскурочить в нашем автомобиле всю левую, водительскую, дверцу.

Дверцу предстояло полностью заменить, покрасить и дождаться, пока краска высохнет. Ремонтники обещали сделать все быстро, но все-таки не быстрее чем за несколько дней.

Без машины мне было плохо. Приходилось ездить на метро и читать такие вот романчики.

Глава 2. ЧЕРНОЕ СЕРДЦЕ, БЕЛАЯ ВЕРБЛЮДИЦА

Утверждают, согласно рассказам людей (но Аллах лучше знает!), что у молодого ас-Сакалибы было черное сердце.

А после того: воистину, сказания о древних стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими и поучался на них, воздерживаясь от греха.

Ас-Сакалиба учился в Ленинграде, но на каникулы приезжал в родные кочевья. Люди из его племени и даже из других селений съезжались все вместе, чтобы устроить для него пир.

Чего только не было за тем столом! И кускус, и истекающий соком мак-любэ, и баклажаны с горохом, и сирийский салат, и намак-пара, и целые блюда с поджаристыми мург дилли. Но больше всего молодой ас-Сакалиба, у которого было черное сердце, любил мясо верблюда из которого его мама готовила пирожки.

Пиры длились подолгу, а когда подходило время молодому ас-Сакалибе возвращаться в Ленинград, он садился в поезд и махал родным рукой.

Стипендия у ас-Сакалибы была мизерная. Ему нравились ленинградские девушки, а он им не нравился, и, когда ас-Сакалиба приглашал девушек попить пива, они отказывались, советовали ему идти одному.

Ас-Сакалиба не мог пить пиво один, без девушек: у него не было денег. А кроме того, в Ленинграде не продавали мясо верблюдов, и он очень по нему тосковал.

Так продолжалось три года. За это время Ленинград даже успели переименовать в Петербург. Когда же ас-Сакалиба сдал сессию после третьего курса и вернулся в родные кочевья, сердце его разрывалось от горя, ибо он не мог более сдерживать себя — так хотелось ему полакомиться верблюжатиной.

Как обычно, пиры по случаю его возвращения длились не один день, и даже не одну неделю. Соседи и родственники преподнесли ему подарки, а ас-Сакалиба одарил их. Короче, все кончилось так, как только и могло кончиться: придя к кассам железнодорожного вокзала, бедный студент понял, что у него не хватает денег уехать обратно в Питер.

Когда его брат Сейф ад-Даула увидел, что юноша бледен и не находит себе места, то спросил:

— Что с тобой, брат мой?

Ас-Сакалиба не хотел отвечать и признаваться, что его печалит, однако признаваться пришлось. Он поведал о своем горе брату, и тот сказал:

— Брат мой! Ехать на поезде, конечно же, лучше, но раз ты профигачил все деньги на разную ерунду, то я помогу тебе. В моем стаде есть белая верблюдица, которой нет равных во всех близлежащих кочевьях и которая носит имя Шехеб, что значит «Носящая во лбу звезду». Я дам тебе ее, но поклянись, братка, что, как только ты доедешь до своего общежития, ты сразу же отпустишь верблюдицу домой, ни на секунду ее не задержишь.

— Хорошо, брат, я обещаю.

— И еще одно. Когда вы доберетесь до места и ты увидишь, что общежитие уже близко, то соскакивать с белой верблюдицы ты должен только на правую сторону, но ни в коем случае не налево. Клянешься ли ты, брат мой?

Ас-Сакалиба ответил: «Клянусь!» — и его брат, благородный Сейф ад-Даула, велел привести самую драгоценную из своих верблюдиц — ту, что носила во лбу звезду.

Тяжело было на сердце у благородного юноши, но что ему оставалось делать — ведь иначе его брат ас-Сакалиба, у которого было черное сердце, не смог бы продолжить образование, а ведь на него уходила куча денег.

Братья обнялись, ас-Сакалиба вскочил на верблюдицу и отправился в Петербург.

Рассказывают далее, что до общежития юноша с черным сердцем доехал в понедельник по миновании двенадцати ночей с начала месяца раби.

Когда они приблизились к входу, драгоценная верблюдица начала подволакивать ноги и трястись, давая ас-Сакалибе понять, что пора слезать. Но коварный юноша только стегал ее все сильнее. Верблюдица пыталась вырваться, но тщетно.

В конце концов студент так сильно натянул поводья, что животному стало нечем дышать, и оно задохнулось, погибло.

Ас-Сакалиба и его подоспевшие однокурсники втащили тушу белой верблюдицы в свою комнату, на третий этаж общежития. Сочные горбы они сразу же съели сами, а оставшееся мясо нарезали ломтями и открыли в городе первый шаверма-бар. Так было положено начало шавермовому бизнесу в Питере.

Белую шерсть верблюдицы ветер разнес по всему городу, и с тех пор с наступлением месяца раби Петербург начинает утопать в белом пуху, а люди качают головами и говорят: «Ас-Сакалиба приехал на своей верблюдице».

Благородный Сейф ад-Даула с тревогой ожидал возвращения своего любимого животного. Время шло, а он все повторял:

— Клянусь, это удивительно, что брат мой ас-Сакалиба до сих пор не отпускает верблюдицу!

Но когда ас-Сакалиба и его однокурсники развели огонь и стали подавать посетителям свою шаверму, вкусный запах долетел до кочевьев его брата. Члены рода поняли, что студент