да и мои индейцы сообщили мне об этом уже давно. Звуки бубна вы ведь слышали, верно? А на твоем приятеле я хотел провести один интересный эксперимент.

На столе у противоположной стены что-то тускло блеснуло — пистолет, да, вне всякого сомнения, пистолет Спенсера…

— Эксперимент с муравьями? — ахнул Алан. — Признаюсь, эффект был необыкновенный — муравьи прошествовали мимо буквально в нескольких шагах и не обратили на нас никакого внимания…

— Это только начало, — повеселел профессор, — только начало, мой мальчик. Этот глупец. Спенсер, упрямый осел, никак не хотел успокоиться. Ты-то ни о чем и не подозревал, я не сомневаюсь — сын моего старого друга не решился бы на такую подлость. Но они, — он вновь понизил голос до шепота, в котором клокотала ненависть, — они хотели обокрасть меня, веришь? Они хотели господствовать над миром, а я хочу человеческий мир уничтожить, вот в чем различие! Но Генрих Тейфель [игра слов: Teufel (нем.) — черт] страшнее черта! — Он захохотал над собственной шуткой, но тут же спохватился. — Мне надо идти, я устрою Спенсеру похороны — по заслугам, конечно.

Тейфель подошел к окну, открыл форточку. Комнату наполнил запах кисловатого перегноя. Из окна была видна поляна, посреди которой лежало что-то продолговатое и белое.

— Коллега Спенсер, — шепнул профессор.

Да, без сомнения, это было тело Спенсера. Вот его ботинки, которые Алан узнал вчера в темноте.

— Жара делает свое дело, — проговорил профессор. — Но через минуту все будет кончено, не упусти момента.

Алан услышал за спиной тихие шаги — это профессор направился к прибору. Ботаник незаметно продвинулся к столу, где лежал пистолет.

— Видишь, Алан? — Алан услышал скрытую насмешку в голосе профессора и замер.

— Нет, я ничего не заметил.

Внезапно до его слуха долетел знакомый звук — шелест сухой листвы. Алан сжался, он еще ничего не мог различить — солнце слепило глаза, лучи падали на белый балдахин, скрывавший мертвое тело. Но по траве заходили волны.

Глазам Алана предстала удивительная картина. Казалось, он стал свидетелем гигантской косьбы: огромная коса не менее двухсот метров в длину подрубала на корню траву и всю зелень. Косить начали с опушки леса, оттуда доносился шелест. С каждой минутой растительность исчезала. Пышные метровые стебли падали, как подкошенные, оголяя землю. Впрочем, нет, земля не оголялась…

Вместо зелени на земле показалось красноватое, блестящее, переливающееся на солнце бисерное покрывало; оно перемещалось, устремляясь к мертвому телу. Все быстрее и быстрее двигалась багровая ткань к середине лужайки. Вот-вот она накроет хижину — до нее оставалось не более двух метров. Алан отскочил от окна.

— Не бойся, — успокоил его профессор, схватив за локоть, — я держу их в узде. Они послушны, как овечки, идут, куда я им прикажу, не сворачивая с пути.

И в самом деле, минуя хижину, муравьи, выстроившись, как на параде, в колонны, прошествовали перед открытым окном на расстоянии каких-нибудь полутора метров.

— Смотри, смотри! — профессор даже подпрыгивал от радости, как первоклассник. — Они добрались до него, мои крошки, добрались…

Алан невидящим взглядом смотрел на лужайку, теперь уже покрытую красным одеялом. Он обернулся. Оба индейца-телохранителя сидели на корточках на полу, подперев голову руками. Сейчас или никогда…

Вскочив, он схватил пистолет и выстрелил в толстое тело. Профессор обмяк, уперся в оконную раму, голова его запрокинулась назад. В глазах, уставившихся на Алана, мелькнуло удивление. Алан отвернулся.

Теперь нельзя было терять ни минуты — оба индейца, вскочив, набросились на него. Он палил из пистолета как безумный. Помещение наполнилось дымом, он ничего не видел, натыкался на что-то мягкое, слышал чьи-то крики… Прибор, главное не забыть о приборе!

Алан продолжал нажимать на курок, не понимая еще, что обойма кончилась. Он торопливо шагнул к аппарату, откуда лилась музыка, однообразная и спокойная.

Подняв пистолет, Алан принялся изо всей силы бить по прибору. Его ослепил блеск, поэтому он не сразу воспринял вдруг наступившую тишину. А где-то рядом раздавались вопли и топот убегающих людей.

Клочья дыма свисали с потолка как балдахин, блестящая кроваво-красная драпировка ворвалась через оконное отверстие в помещение, пурпурным водопадом обрушилась на пол, откуда доносился шелест крошечных тел…

Этот шелест еще долго-долго преследовал Алана, настигал его даже тогда, когда с несколькими оставшимися ему верными индейцами он плыл все дальше от долины, покрытой живым красным ковром. Потом все укрыла тьма.