приехать, – улыбнулась я. – Что вы имеете в виду под странной посылкой?

– Ну… – Он взял со стола свой пустой кубок и заглянул в него. Я шустро плеснула туда коньяка. – Как я уже говорил, какое-то время я провел в Серениссиме, где меня и пытался разыскать мой друг Лукреций. У меня там есть знакомый, который читает по звездам для семьи дожа. Когда Лукреций стал наводить справки во дворце, ему пришлось объяснить, что за дело у него к астрологу. Пришлось даже предъявить письмо с твоей печатью. Такие они там подозрительные все… – Гонзаго повертел кубок в руке и выпил. – Короче, астролог нашелся и сказал Лукрецию, что я отбыл в Варро, да посоветовал ему приличный постоялый двор. Ага, наконец-то! – Он выхватил из принесенной Жосленом сумки небольшой сверток и протянул мне с благоговейным вздохом. – Вот, держи.

Я аккуратно сняла обертку, под которой обнаружилась книга. Прекрасная книга в кожаном переплете с гравировкой в виде головы Антиноя, возлюбленного тиберийского императора Адриана.

Жослен рассмеялся:

– Воистину, чудо из чудес!

– Правда, маэстро, подарок великолепный, спасибо вам большое. – Я поцеловала старого библиофила в щеку. – Так что, вы всю ночь будете томить меня в неведении касательно таинственной посылки?

Гонзаго д’Эскобар неуверенно улыбнулся:

– Возможно, ты пожалеешь, что я вообще о ней упомянул, так-то. Я связал кое-какие ниточки, услышав твою историю, думаю, и у тебя то же самое свяжется, когда узнаешь мою. Так вот, Лукреций переночевал на постоялом дворе, а утром к нему пожаловала нежданная гостья. Знаешь ли, мой тиберийский друг весьма красноречив, обучался ораторскому искусству у старых мастеров и ни разу на моей памяти в карман за словом не лазил. Но когда я попросил его описать ту гостью, он довольно долго молчал, а потом сказал лишь, что красивее женщины никогда не видел.

Ночи все еще были теплыми, но меня внезапно пробрала дрожь.

– Мелисанда, – прошептала я.

– Расспроси Камило, он тогда сопровождал Лукреция, – добавил маэстро. – Передо мной парень заливался соловьем, мол, волосы у нее были как ночь, глаза как цветок живокости, а от голоса подгибались колени. А ведь прежде за ним склонности к поэзии не замечалось. – Гонзаго снова потянулся к сумке и достал объемистый шелковый мешок. – Та красавица попросила, раз уж Лукреций везет мне письмо от графини де Монрев, захватить вот это для передачи самой графине.

Маэстро протянул мне сверток, и я трясущимися руками его приняла, ощутив мягкость и весомость.

– Не открывай! – Крылья носа Жослена побелели от ярости. – Федра, послушай меня. Ей нечем тебя удержать, и ты ничего ей не должна. Тебе необязательно знать, что там внутри. Выброси эту посылку, не открывая.

– Не могу, – беспомощно пролепетала я.

И не лгала – выбросить сверток рука не поднималась. Но и открыть его я тоже не смела.

Раздраженно вздохнув, Жослен забрал у меня мешок и ослабил шелковые завязки, чтобы достать содержимое.

В его руках с мягким шорохом развернулась моя накидка, прекрасная и роскошная, такого темно-красного цвета, что казался почти черным.

Мы все молча на нее уставились. Гонзаго д’Эскобар непонимающе выпучил глаза; вряд ли он знал, что это за вещь. Но я-то знала. И Жослен тоже знал. Сангровая накидка была на мне в тот день, когда убили Делоне с Алкуином. День, когда Мелисанда нас предала.

– Что, во имя седьмого круга ада, это должно значить? – потребовал ответа Жослен, отшвырнув накидку на диван рядом со мной. Хмыкнул, запустил пальцы в волосы. – При чем тут твоя накидка? У тебя есть хоть малейшая идея? – Он глянул на меня, затем вгляделся пристальнее. – Федра?

О да, идея у меня была.

Кто-то помог Мелисанде бежать из Трой-ле-Мона. Кем бы ни был этот кто-то, его так и не вычислили. Исандра, похоже, больше всех подозревала Куинселя де Морбана и двоих младших Шахризаев, Мармиона и Персию. Но уличающих их доказательств так и не нашлось. Мне же казалось, что связь родичей с Мелисандой была слишком явной, а кушелинам обычно хватает ума не ввязываться в авантюры, когда их интерес легко просчитывается. Но главное – не это. Я сама провела ту ночь на крепостной стене и не услышала ни одного подозрительного звука. Караульный у задней калитки был убит ударом ножа в сердце. Он видел своего убийцу и подпустил его совсем близко, очевидно, доверяя ему. А стражники Трой-ле-Мона не доверяли никому, с кем не сражались бок о бок. Наверняка караульный поднял бы тревогу, явись пред ним в ночном мраке кто-то из кушелинских аристократов, примкнувших к королеве уже после победы.

Убийцей был кто-то, кому он доверял. Кому доверяли мы все.

А теперь Мелисанда в Серениссиме и подобралась достаточно близко к семье дожа, чтобы в течение дня узнать, что к придворному астрологу приходил посетитель с письмом от меня. Как тут не вспомнить, что старшая дочь принца Бенедикта, Мария-Селеста, была замужем за сыном дожа… происходившим из почти кровосмесительного рода Стрегацца, отпрыски которого отравили Изабель л’Анвер де ла Курсель.

Вот каковы ближайшие родственники Исандры, возможные претенденты на трон Земли Ангелов.

Ну конечно! Пальцы впились в мягкий бархат. От ткани неуловимо пахло Мелисандой. Почему она сохранила мою накидку? Я не хотела обдумывать этот вопрос, гнала его прочь. А вот что она подразумевала сейчас, посылая накидку мне, это я прекрасно понимала, не могла не понять.

Мелисанда Шахризай бросала мне вызов. Предстоял открытый поединок на шахматной доске придворных интриг.

Я коснулась горла, на котором больше не было бриллианта на бархатной ленте.

Итак, в змеином гнезде под названием Серениссима назревает очередной заговор. Пока еще слабенький и далекий, очень далекий от трона Исандры де ла Курсель в Городе Элуа. Но у интриг оказываются длинные руки, когда на кону стоят престолы. И уже сейчас совсем рядом с юной королевой кто-то таит в сердце смертельный яд.

И я могу их разоблачить. Могу хотя бы попытаться.

Вот что значила присланная сангровая накидка. Мелисанда прекрасно знала, каким образом мы с Алкуином служили Делоне. Он был с ней предельно откровенен. Поскольку, как и она, являясь мастером интриг, искал признания публики… хотя бы единственной ценительницы, способной воздать должное его мастерству, обширности и искусности его замыслов. Недалекого ума недруги ославили его Шпионским Сутенером, когда безмятежные дни королевской свадьбы и ангелийской победы остались в прошлом.

Наигравшись с Делоне, теперь Мелисанда выбрала меня в качестве равной противницы.

Но кто я против нее? Ангуиссета и служительница Наамах – вот и все, что я из себя представляю, по