Тик-так, тик-так.
Каневский скручивал огромную самокрутку.
Велика, заметил Иванов, — убавь наполовину. Всю не успеть.
Тик-так, тик-так.
— Шесть минут, гады, дали. Не пять, не десять шесть. Аккуратисты чертовы, проклятые фашисты! — ругался Каневский.
— Две минуты осталось, — сказал Курганов. — Покурим.
Тик-так, тик-так.
Самокрутка дымилась, потрескивала:
— Табачок слабоват! — Иванов с наслаждением затянулся.
— Слабоват, а приятный, — поддержал Каневский.
— Мусора много — целые балки попадаются, заметил Тютин.
— Полторы минуты… Торопитесь, друзья, — взглянул на часы Курганов.
Копалкин подвинулся к нему, зябко передернул плечами:
— Товарищ командир, мне… страшно.
Все обернулись к нему. Он стоял щупленький, худенький и такой жалкий, что у бойцов заныли сердца. И тогда лейтенант Бельский, сухарь и педант Бельский, обнял маленького красноармейца и прижал к груди:
— Что ты, Игорек! Ты ж мужчина. Держись, малыш, не бойся… Мужчине это не положено.
И, хотя сам лейтенант еле сдерживал предательскую дрожь колен, он нашел в себе силы улыбнуться.
Тик-так, тик так.
— Полминуты! — перехваченным голосом выдавил Курганов. — Готовьсь!
Игорь Копалкин затянулся окурком, задохнулся, закашлялся, сплюнул.
— Первый раз в жизни курю. Гадость.
Тик-так, тик-так.
Наверху за завалом послышался шум. Не высовываясь из-за камней, фашисты предложили сдаться. Курганов послал их к чертям.
Послышалась обрывистая команда:
— Форвертс! Марш!
— К нам на фарш! — заорал Каневский. — Выходи, гады, чего прячетесь!
Потянуло едким дымом. Защипало в горле, заслезились глаза.
— Дымовые шашки кинули! — крикнул Бельскии. — Выкуривают!
Курганов посмотрел своим солдатам прямо в глаза;
— Что ж, пошли, товарищи?
— Пойдемте, товарищ командир!
Тесно прижавшись друг к другу, плечом к плечу, двинулись к выходу последние защитники Марфина. И вместе с ними двигалась на врага песня. Гордо звучали приглушенные под землей звуки великого гимна, гимна коммунистов всех стран. С пением «Интернационала» красноармейцы кинулись на врага. Начался последний бой…
* * *
Морозным бодрящим утром 6 декабря сорок первого года советские войска перешли под Москвой в решительное наступление. Советская Армия могучим ударом сокрушила врага и отбросила его далеко на запад! Оставив тысячи трупов, множество разбитых танков, орудий и автомашин, фашисты бежали вспять. От этого удара они уже не могли оправиться.
…Когда краснощекие, веселые красноармейцы выбили фашистов из Марфина, черный, окровавленный человек, лежавший на разбитом пулемете, чуть слышно застонал и приоткрыл глаза. Он лежал и смотрел, а мимо нескончаемым потоком шли советские войска в валенках, добротных дубленых полушубках, в теплых ушанках с маленькими рубиновыми звездочками. Впрочем звездочки были белыми, их выбелил мороз…
Бойцы шли на запад.
Заключение
«…Внимание, внимание! Говорит школьный радиоузел. Добрый вечер, старшие товарищи! Просим вас не стесняться в нашей и вашей школе. Надеемся, вы не забыли ваши классы, где можно найти старых друзей».
Да, конечно, все пришедшие сюда сегодня не забыли этого. Школа полна народу, у всех веселые, праздничные лица, повсюду слышен смех, шум, радостные возгласы:
— Здорово, старина!
Мишка! Ты с бородой! Ай да дед-мороз!
— Клавочка, это твои карапузики?
— Но-но! На будущий год уже в школу пойдут, а ты карапузики!
Оркестр играет веселый вальс. Кружатся пары. Плавают в воздухе ленты серпантина.
Очень много людей в школе сегодня. У таблички с надписью «Год окончания — 1957» бывшие десятиклассники, взявшись за руки, поют задорную песенку…
По коридору трудно пройти, проплывают мимо таблички. Год окончания… 1956, 1953… 1945… 1944… 1943… Здесь народу уже меньше, но тоже весело и оживленно.
И вот еще одна табличка: «Год окончания 1942». Здесь никого.
За учительским столом сидит пожилой человек. В его руках альбом. Человек не спеша перелистывает страницы, вглядывается в наклеенные фотографии. Время от времени он поднимает глаза, будто ждет кого-то. Оглядывается: вокруг все то же море радости, веселья, смеха.
Сквозь стайку десятиклассников, с почтением взирающих на «ветеранов», к столу подходит высокий, стройный военный с золотыми полковничьими погонами с фуражкой в руках.
Старик поднимается ему навстречу:
— Здравствуй, Борис!
— Здравствуйте, Иван Григорьевич!
Они целуются. Курганов сидит рядом с учителем. Он сидит чуть сгорбившись, положив руки на стол. Карандаш, сжатый в больших, тяжелых руках, кажется очень маленьким. У Курганова седые виски, мягкий взгляд темных, чуть усталых глаз.
Вместе со старым учителем склоняется он над альбомом, перелистывает страницы.
— Наши…
Иван Григорьевич молча кивает. Молча смотрят они на страницы альбома.
Перед ними фотография класса, того самого 9-го «Б», где учился Андрей. Борис узнает смуглое улыбающееся лицо брата. Вот Валька Бобров. У него сосредоточенно нахмуренные брови: комсорг должен быть серьезным… Захаров, Родин, Лара, Кузя…
— В сорок пятом под Берлином, — тихо говорит Курганов, глядя на фотографию Лары.
Он пристально рассматривает фотоснимок, и глаза его видят другую Лару, но не в шелковой блузке, а в грубой гимнастерке, пилотке, такую, какой он встретил ее на фронте.
Борис смотрит на фотографии и перед ним вместо застывших лиц — живые, виденные в последнем бою.
…Разгоряченный в рукопашной схватке Бобров…
…Вечно улыбающийся Черных…
…Хитроумный, отчаянный Кузя…
…Сосредоточенный, чуточку угрюмый Захаров…
…Наивный Игорек Копалкин…
— Наши… — глухо говорит Иван Григорьевич и вдруг отворачивается.
Так и сидят они, грустные, торжественно-печальные, а вокруг шумит жизнь, бурлит, смеется, танцует, поет, не опаленная железным дыханием войны юность…
Примечания
1
КПП — контрольно-пропускные пункты.
(обратно)
2
Первая рота, быстрее!
(обратно)
3
Таким образом (лат.)
(обратно)
4
Первая рота, вперед… быстрей, черт возьми, быстрей!..
(обратно)