находились рядом, перепуганные, стараясь успокоить детей, с великим трудом поняли, из их парной истерики, что случилось, то царица, рявкнула на обеих так, что те, разом заткнулись, как и не ревели.

«Как вы посмели!» — кричала она на них и всё такое прочее, и всё в том же духе, но маленькая Райс, округлив недоумённо свои голубенькие, бесстыжие глазки, безапелляционно, тут же огрызнулась, втиснувшись в одну из пауз в ругани мамы: «Ну, я же должна была знать, что он там прячет!». Такая непосредственность, лишила царицу дара речи. Она хотела, как следует отсчитать обеих за наглость и разнузданность, преподав, так сказать, урок тактичности, но не найдя, что ответить дочери на её заявление, просто, спокойно, обозвала их дурами и прогнала.

Удивительная вещь. Райс, которая никогда и никого не жалела в своей жизни, и многие думали, что она, вообще, на это была неспособна, Шахрана пожалела, от всей своей маленькой, но вредной душонки. Нет, она не извинилась, но доставать его перестала и поначалу, просто, пряталась от уродца, стараясь избегать при любой возможности. А вот Такамита и извинилась, и разговаривать стала всякий раз, как встретит.

Он оказался необидчивым и вполне компанейским. По податливости характера, парень сильно напоминал Такамиту и спустя всего пару дней, Райс, уже нагло, «придружила» его в свою компанию. Вот так и стало их три «подруги», дружба которых, растянулась на последующие годы.

Когда Райс заярилась и в девичьих боевых сестричествах с размахом отметили это разнузданным, пьяным разгулом, на котором, подвыпившая мама впервые, буквально, силой заставила делать её то, что она отчаянно не хотела и наотрез отказывалась, царская дочь, неожиданно почувствовала к себе изменение, в отношении Матери, да и вообще, всего ближнего окружения, которое, как-то сразу, перестало её бояться и лебезить перед ней. Толи маму достали выходки дочери и у неё лопнуло терпение, толи сам факт прихода месячных, означал какой-то рубеж, за которым кончалась её вольное, бесшабашное детство, для ярицы было непонятно.

Райс, хоть и числилась безголовой оторвой, незнающей границ в своих бесчинствах, но дурой не была, а была девочкой умной, по крайней мере, она себя таковой считала, и из всего замеченного вокруг, тут же сделала пакостный вывод, что необходимо, временно поменять своё поведение и перевести привычную для неё жизнь, из разряда показательно демонстративной, в завуалированно партизанскую. Твёрдо решив, что на людях, она станет такой, какой её хотят видеть, а втихаря, будет делать то, что хочет и пусть попробует, какая-нибудь шавка, тявкнуть.

Только ничего из намеченного, сделать она, не успела. На следующий же день, мама взяла за руку и не объясняя толком ничего, отвела её в лесную чащу, к пустующей избушке еги-бабы, где рыжую оторву, наглухо закрыли в тёплой, но негорячей бане, в полной темноте, молодиться, как это она сначала для себя решила.

Райс, сперва восприняла этот обязательный ритуал, как очередное, обычное наказание и как предоставленную возможность, «хорошенько подумать над своим поведением» и за одно, «как жить дальше», поэтому не слишком расстроилась, лишь показательно надулась, как мышь на крупу, всем своим видом показывая, что «не мама ты мне больше, после этого».

В действительности же, после вчерашних, принудительных топтаний на кровавой рубахе и унизительном, вызывающем поведении ближниц Тиоранты, собиралась, как следует подумать, запомнить всех и придумать месть, каждой индивидуально, но то, что произошло, воистину стало рубежом, который разделил её жизнь на то, что было «до» и то, что «после»…

Темнота в бане, была, хоть глаз коли. Снаружи о стену, что-то долго грохотало, с каждым ударом становясь всё глуше и глуше. Потом, наступила полная тишина. С непривычки, от такой звуковой изоляции, даже в ушах зазвенело. Райс прощупала входную шкуру и поняла, что проём снаружи, заложили брёвнами, да так плотно, что не только шум леса не проникал внутрь, но и сам воздух оттуда не просачивался.

Ярица прощупала окружение. Баня внутри, оказалась меньше, чем выглядела снаружи. Банный полог, выстроенный на всю длину помещения, был застелен мягкими шкурами, в несколько слоёв, что наталкивало на мысль о спальном месте. У входа, стояла большая кадка-долблёнка, полная воды и в ней, девка нащупала плавающий питейный черпак, говоривший о том, что вода питьевая, а не для пара. Она тут же это проверила. Действительно, вода чистая, свежая и холодная, как родниковая, аж зубы заломило.

Банный камень был тёплым, даже можно было сказать, терпимо горячим. Обшаривая его руками, она обнаружила глиняный горшок и сунув в него свой любопытный нос, определила, что там еда и даже по запаху, установила, какая в нём каша. Пахло вкусно, но есть не хотелось, поэтому Райс, продолжила обследование, путём дальнейшего прощупывания, абсолютно тёмного пространства своего заточения. В дальнем углу, обнаружилась помойная лохань, сухая и пахнущая свежеструганным деревом.

Закончив проверку, царская дочь удовлетворённо констатировала: «Прям со всеми удобствами». Ярица разделась до гола, так как замкнутое пространство нагрелось и ей показалось жарковато. Сложила аккуратно одежду в ногах и устраиваясь в мягких шкурах, свив там себе целое гнездо, развалилась и расслабилась, в неге закрыв глаза…

Проснулась резко, от непонятной внутренней тревоги. Полная темнота, полная тишина. Сон слетел, как и не было, и рыжая, сразу вспомнила где находится. Села на полог, прислушалась. Ни единого звука, даже глухого, отдалённого, сколько бы не вслушивалась в тишину. Даже, приложив ухо к стене, не смогла услышать ничего, что хоть, отдалённо бы нарушало безмолвие, словно, в раз оглохла на оба уха. Протерев глаза, спросонок и повертев головой во все стороны, ей не удалось обнаружить ни единого, даже мизерного источника света.

Захотелось по-маленькому и вспомнив про помойную лохань, наощупь двинулась в том направлении. Лохань была на месте. После, держась лежака, двинулась к другому его краю, решив, что пора одеться, но тут, её ждал первый сюрприз. Одежды на том месте, где оставила, не оказалось!

Девка обрыла весь лежак, переворошив все шкуры, облазила весь пол на корячках, но так и не нашла. Зачерпнула черпак воды. Попила. Остатки плеснула себе в лицо и плюхнув ковшик обратно в воду, утёрлась рукой.

Прокралась к камню, нащупала горшок, вновь залезла в него носом и тут, поняла, что пока она спала, здесь кто-то побывал. Каша в горшке была, но другая! Ложка была там же и Райс, наклонившись над глиняной посудиной, закинула в себя половину его содержимого, оценив кашу, на «неплохо».

Вернулась на лежак, тут же,