Грегори, но мы с ним никогда не заговаривали на эту тему. Сразу после исчезновения, он сделал по этому поводу несколько совершенно обычных замечаний, но, естественно, я старался не говорить с ним об этом.

— Еще бы! — Уорик предложил мне сигарету, а сам выбросил свою так и не зажженную, которую изжевал, слушая мой рассказ.

— Дальше Мойра получила по почте одну ступню. Вторую ей передали через рассыльного. Она была на грани безумия, и это не удивительно. Затем пришло правое предплечье, позднее — левая нога до колена, и каждый раз в посылку была вложена какая-нибудь маленькая вещичка Мендингема, хотя, казалось, не было никакой нужды в такой утонченной жестокости.

— Мстя ей, он преподавал уроки морали, так что-ли? — спросил Уорик немного неуверенно.

— Совершенно верно. Но последняя посылка оказалась для нее роковой. У Мойры произошел нервный срыв, ее отвезли в больницу, откуда она попала в психиатрическую лечебницу. Она называла себя женой фермера, требовала большой нож и все время искала «трех слепых мышат».

Я сделал паузу и закрыл глаза рукой: мне нравилась Мойра, если не сказать больше. Какое-то время только гремел гром и сверкала молния, дождь постепенно стихал. Затем Уорик нарушил молчание.

— Это все?

Я открыл глаза.

— Если бы так! Хотите услышать остальное?

— Можете сбросить этот камень с души, — спокойно ответил Уорик. Признаться, это самая жестокая и мрачная история из всех, что я знаю.

Я собрался с силами. Осталось рассказать уже немного, я облегчу свою душу, и после этого можно будет выпить еще по стаканчику.

— С той поры, как Мойра попала в психиатрическую лечебницу, посылки перестали поступать. Даже в лечебнице она продолжала получать письма, но жуткие посылки больше не появлялись. Неожиданно я все понял, и единственное слово — «месть» — прожгло мой мозг.

— Грегори! — беззвучно прошептал Уорик.

— Да! И вот что я подумал. Человек он был хладнокровный, но жену любил — деспотичной любовью собственника. Мойра с Мендингемом, вульгарно выражаясь, «оставили его с носом», и потому он отомстит им обоим жестокой, утонченной томительной местью. Затем мне в голову пришла другая мысль: а что, если Мендингем все еще жив? Грегори считали одним из самых толковых хирургов своего времени. Мендингема так и не нашли, а в этих посылках не было ни одного жизненно важного органа. В пользу этой идеи, какой бы дикой она не казалась, говорило то, что между получением посылок проходил определенный интервал. За это время Мендингем мог достаточно окрепнуть, чтобы перенести следующую операцию.

— В тот самый день я ужинал с Грегори — впервые с момента его отъезда за границу. Между делом я заметил, что он не ел мяса, зато во всем остальном отсутствием аппетита явно не страдал. Я упомянул имя Мендингема, но Грегори тактично ушел от разговора. Я вспомнил о Мойре. Он перевел беседу на другую тему. Мы стали обсуждать его книгу, и он разговорился. С жаром рассказывал он о морали дикарей, которые, по его утверждению, никогда не лгали, не воевали, считали супружескую измену смертельным грехом. Убийство для них — всего лишь справедливое наказание за любое преступление. Это не аморализм, подчеркнул он, — они просто живут вне морали. И тут же, в качестве примера, вспомнил об одном особенно скандальном разводе, который был в то время «притчей во языцех». «В таком случае…», — начал он было, но тут же осекся, устало провел рукой по голове и смертельно побледнел. Через минуту-другую он поднялся, попросил извинения — у него, якобы, была назначена встреча — и поспешно покинул клуб. Меня разбирало любопытство и, желая проверить свои догадки, я решил идти за ним следом. Ночь была ужасной: дождь лил как из ведра, гремел гром, сверкала молния…

— Как сегодня? — Уорик сидел, выпрямившись, обхватив руками колени так сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Еще хуже. До затона я добрался на какой-то барже часа через полтора, но дальше оказалось сложнее. Грегори переплыл на тот берег в шлюпке. А как быть мне? Полчаса я потратил на поиски лодки, и еще четверть часа ушло на то, чтобы грести вверх по течению. В конце-концов мне-таки удалось перебраться. В одном окне сквозь щелочку в плотно задернутых шторах пробивался свет. Я не боялся наделать шуму — бушевавшая гроза заглушала все звуки — и, осторожно прокравшись вдоль палубы, попытался заглянуть а окно, но увидел лишь пустой угол комнаты. Я стоял, как зачарованный, не в силах пошевелиться, и тут вдруг почувствовал запах запах пищи, запах жареного, а потом в какой-то момент затишья, клянусь, до меня донесся страшный хохот. Сколько я так простоял, не знаю, но внезапно ногу мою свела сильная судорога. Я попробовал сделать шаг, покачнулся и рухнул на застекленную дверь. Защелка не выдержала, и я влетел в комнату. Через секунду, несмотря на судорогу, я уже был на ногах — лицом к лицу с Грегори. Он казался дьяволом во плоти.

Позади него виднелась старомодная открытая печь, встроенная в кормовую часть баржи. Там горел огонь, а на огне на огромной решетке жарился большой кусок мяса, который я принял за половину или даже целый говяжий бок.

Я сделал паузу и облизнул губы. Лицо Уорика было мертвенно-бледным, он только и смог выдавить из себя одно:

— Продолжайте!

— Грегори без слов кинулся на меня с огромным кухонным ножом. Мне как-то удалось увернуться и, отскочив в сторону, я изо всех сил ударил его. Он упал и полностью выключился. Он спятил — я понял это почти сразу. И тут до меня дошло другое: на своей барже он что-то прячет. Но что?

— Мендингема? — прошептал Уорик дрожащими губами.

Вместо ответа я просто кивнул, не в силах сказать что-либо: настолько мучительными оказались воспоминания. Наконец, ко мне вернулся голос.

— Этот жарившийся на огне кусок мяса был Мендингемом — тем, что от него осталось, — его туловищем. С потолка, как скомканный в шар кусок липучки для мух, свешивалась его голова. Боже мой! Это было ужасно настоящий ад. Меня стошнило. Когда я пришел в себя, Грегори уже очнулся. Покачиваясь, он поднялся сначала на колени, затем встал на ноги и медленно пошел на меня с длинным ножом, хихикая и посмеиваясь. Он был все ближе и ближе… Я стоял оцепенев, не в силах сдвинуться с места от этого надвигающегося кошмара. Ближе, еще два шага и… Он поскользнулся в луже крови, стекшей на пол с только-что отрубленной головы, и плашмя упал лицом прямо в огонь.

— Да? — в возбуждении Уорик схватил меня за запястья, глаза его горели. — Что дальше?

— Раздумывать было некогда, — прошептал я хриплым голосом. — Это был мой последний шанс. Моя жизнь или этого