прочитав мое письмо, товарищ Николаев милостиво изрек:
— Пусть возвращается домой в Пушкин и ждет там. Чего «ждать» однако?
Мы с В.Н. решили еще день погостить в Петербурге, благо вырвались в него через запретный кордон. Но вдруг — в середине ночи на 2-ое сентября получил я на квартире в Ленинграде новую повестку от следователя Николаева — об обязательной явке к нему в 11 часов утра, «независимо от состояния здоровья». Посоветовались с В.Н. и решили — надо лезть удаву в пасть, будь, что будет!
В назначенный час явился. В приемной перед комнатой № 202 — толпа встревоженных людей, вызванных такими же повестками и ожидающих очереди. В комнате № 202 заседают десять следователей НКВД, вершат судьбы призванных к допросу. Толпа человек в полтораста — наполовину лица с немецкими фамилиями, наполовину «репрессированные» в свое время люди, вроде меня. Вызывают по очереди. Некоторые после допроса возвращались обратно через приемную комнату, некоторые не показывались больше: их уводят другим ходом и они исчезают бесследно.
Считаю этот день 2-го сентября 1941 года — самым опасным днем в своей жизни: решался вопрос — уцелеть или погибнуть.
Прождав часа два, был вызван к столу следователя Николаева. Последовало составление обычной анкеты (еще раз!), главный упор которой был направлен на вопросы о прежней «судимости», о тюрьмах и ссылках. Отвечая, особенно подчеркнул, что из последней тюрьмы освобожден два года тому назад за прекращением дела, без предъявления статей и в виду отсутствия состава преступления.
— Судимость снята? — спросил следователь.
— Нет еще.
— По какому же праву вы живете в Пушкине?
Ответил:
— Живу по временной прописке, как командированный московским Государственным Музеем.
Следователь Николаев помолчал, что-то обдумывая (в эту минуту решалась моя судьба), потом написал какую-то резолюцию на анкете и сказал:
— Можете возвращаться в Пушкин. О дальнейшем узнаете на месте.
Что же однако должен был я «узнать на месте»? Во всяком случае, я пока что вышел живым из пасти удава. В тот же вечер мы с В.Н. уехали из Петербурга, не подозревая, что прощаемся с ним навсегда.
В Царском Селе за эти четыре дня сильно почувствовалось приближение фронта. Горела Вырица, в немногих десятках верст от нас. На бульваре у Египетских ворот стояло тяжелое шестидюймовое орудие и глухо ухало. Рядом с нашим домиком то и дело обстреливала небеса «зенитка», весь дом содрогался от ударов. Стекла наших окон были разбиты, рамы выбиты, двор и сад зияли воронками от аэропланных бомб.
Две следующие недели пришлось почти безвыходно провести в «щели» — канаве в человеческий рост, сверху уложенной бревнами и засыпанной землей. Наконец, мы узнали: в ночь на 17-ое сентября все власти предержащие бежали из Царского Села в Петербург, а утром мы увидели на бульваре около нашего домика авангардные части немецких самокатчиков…
Через несколько дней помещение милиции и местного НКВД было исследовано организовавшимся русским городским управлением. Из найденных там бумаг я узнал, как надо было понимать загадочные слова следователя Николаева: «Возвращайтесь в Пушкин, о дальнейшем узнаете на месте». — Был найден список четырехсот граждан города Пушкина, которые с семьями подлежали аресту и высылке. Назначен был и день для этого — 19-ое сентября…
Но события на фронте развернулись слишком скоро, органам власти пришлось спешно самим бежать из города, и приказ об аресте не мог быть приведен в исполнение. Он опоздал только лишь на два дня! В этом проскрипционном списке значились и мы с В.Н. Но судьбе на этот раз было угодно избавить меня от новых тюрем и ссылок, а нас обоих — от верной гибели.
Полагаю, что весь этот характерный эпизод является достаточной концовкой к теме о тюрьмах и ссылках, и заканчиваю им свое растянувшееся на сорок лет повествование…
1944. Кониц (Вестпреусен).
Кроме того, под редакцией Иванова-Разумника (обширные комментарии и литературно-биографические сопроводительные статьи) были изданы: Собр. соч. Белинского, ПБ 1911 г. Собр. соч. Салтыкова-Щедрина, Москва, 1926–1927 г. Восп. И. Панаева, Ленинград, 1928 г. Восп. Ап. Григорьева, 1930 г. «Неизданный Щедрин», сборник, 1930 г. Салтыков-Щедрин, I часть, 1930 г., II и III погибли в годы тюрем и ссылок.
* * *
В русской ссылке, в 1934 году, начал я писать эту книгу. Заканчиваю ее в 1944 году, в прусском изгнании… Тоже своего рода десятилетний «Юбилей»!..1944. Кониц (Вестпреусен).
Библиография:
«История русской общественной мысли» в 2-х томах, 1907, изд. 5-ое — 1918. «Об интеллигенции», 1907–1908, 2-ое изд. «О смысле жизни», 1908, 2-ое изд. — 1910 г. «Литература и общественность» — статьи публицистические, 1910. «Что такое Махаевщина», 1908, 2-ое изд. — 1910 г. «Творчество и критика» — статьи критические, 1912 г. «Великие искания» — 1912 г. «Лев Толстой» — 1913 г. «Пушкин и Белинский» — статьи историко-литературные, 1916 г. «Год революции» — сборник статей, 1918 г. «Две России» — 1918 г., Петроград. «Александр Блок. Андрей Белый» — сборник статей, 1919 г. «Что такое интеллигенция», Берлин, 1920 г. «А. И. Герцен» — сборник статей, 1920 г., Петроград. «Русская литература XX в.», 1920 г. «Книга о Белинском», 1923 г. «Вершины», творчество А. Блока и А. Белого, 1923 г. «Судьбы писателей», изд. Литер, фонда, Нью-Йорк 1951 г. (часть погибшей книги).Кроме того, под редакцией Иванова-Разумника (обширные комментарии и литературно-биографические сопроводительные статьи) были изданы: Собр. соч. Белинского, ПБ 1911 г. Собр. соч. Салтыкова-Щедрина, Москва, 1926–1927 г. Восп. И. Панаева, Ленинград, 1928 г. Восп. Ап. Григорьева, 1930 г. «Неизданный Щедрин», сборник, 1930 г. Салтыков-Щедрин, I часть, 1930 г., II и III погибли в годы тюрем и ссылок.