Последовало еще двадцать длинных молитв. Наконец ваза стала красной. Женщины похлопали в ладони, а Эжиме взяла лицо Сары своими шероховатыми пальцами и приложила губы к ее лбу:
— Хорошо, девочка моя! Двадцать молитв, это хорошее число. Ты понравилась Нинтю. Можешь радоваться и благодарить ее.
Она подняла бронзовую вазу и вложила ее в руки Сары.
— Следуй за мной, — приказала она.
В глубине красной комнаты возле стены, окрашенной в красный и синий цвета, стояла большая, выше Сары, глиняная статуя. У статуи было круглое лицо женщины с полными губами и металлическим обручем в кудрявых волосах. В одной руке она держала малюсенькую вазу, точно такую, какую держала Сара. В другой — у нее были ножницы рождения. Жертвенник в ногах статуи был покрыт яствами, как праздничный стол.
— Нинтю, Повитуха Мира, — пробормотала Эжиме, склонив голову, — Сара, дочь Тарам и Ишби, приветствует и благодарит тебя.
Сара смотрела на нее, не понимая. Тогда тетка с раздражением схватила ее правую руку, смочила ее пальцы кровью и потерла ими живот статуи.
— Начинай, — приказала она.
Сара с отвращением подчинилась. Эжиме взяла бронзовую вазу, вылила несколько капель в маленькую купель, которую держала статуя Нинтю. Потом выпрямилась, и широкая улыбка, которой Сара никогда у нее не видела, осветила ее лицо.
— Добро пожаловать в красную комнату, дочь моего брата. Мы приветствуем тебя среди нас, будущая мюню. Если я правильно поняла сбивчивые объяснения Силили, ты не ела с самого утра. Ты должна быть голодна?
За спиной Сары раздался громкий смех. Силили притянула ее к себе и обняла, Сара успокоилась и, положив голову на ее грудь, почувствовала облегчение.
— Ты видишь, — прошептала Силили, с ласковым упреком, — это не так страшно. Совсем не стоило устраивать весь этот переполох.
* * *
Вечером прежде чем угостить Сару печеньем, фруктами, ячменными лепешками с медом и с овечьим сыром, на нее надели новую тонкую тунику, сотканную из льна и шерсти и отделанную черными полосами, в точности такую же, какие носили ее тетки и служанки, и покрыли ей голову шалью. Потом женщины научили Сару делать из шерсти маленькие тампоны, смачивать их в специальном масле, том самом, запах которого показался ей таким сильным и отталкивающим, когда она открыла дверь в красную комнату.
— Это оливковое масло, — объяснила ей тетя Эжиме. — Это редкое и драгоценное масло, которое вырабатывают мар.Тю «люди-без-города». Поблагодари своего отца, это он привез его для жен царя и отлил для нас несколько амфор. Когда этого масла нет, мы пользуемся жиром плоских рыб. Уж поверь мне, рыбий жир не такой нежный и так ужасно пахнет, что нам приходится потом целый день сидеть, опустив ягодицы в кипарисовое масло. Иначе мужчины, возвращаясь на наше ложе, думают, что наши вульвы превратились в рыболовные сети!
Все вокруг громко рассмеялись ее шутке, и Силили стала учить ее, как складывать простыню и класть ее между ног.
— Ты должна менять ее каждый вечер перед сном и стирать на следующий день. Я тебе покажу печь в глубине комнаты.
В красной комнате было все, что нужно, чтобы женщины могли жить там безвыходно в течение семи дней. Постели были удобные, служанки приносили фрукты, мясо, сыр и лепешки. Корзины были наполнены шерстяными нитками, рядом с которыми стояли ткацкие рамы с уже начатыми работами.
Силили была допущена в красную комнату только из-за посвящения Сары и не могла оставаться в ней на ночь, и поэтому, прежде чем покинуть красную комнату, Силили приготовила отвар, который еще горячим дала выпить Саре.
— Это, чтобы сегодня ночью у тебя не болел живот.
Мягкие губы Силили с нежностью прижались ко лбу Сары.
— Я могу приходить в красную комнату только в сумерки. Если что-то будет не так, обратись к тете Эжиме. Она много ворчит, но она любит тебя.
В приготовленном Силили отваре, очевидно, были не только травы от боли в животе, потому что вскоре после ее ухода Сара забылась глубоким сном без сновидений.
Когда она проснулась, тетки и служанки сидели за ткацкими станками и, несмотря на темноту, их пальцы двигались так же проворно, как и при ярком свете солнца, и их веселая птичья болтовня прерывалась звонким смехом или веселыми упреками.
Эжиме велела Саре пойти поблагодарить Нинтю и положить ей на жертвенник приношения в виде еды. Затем девушка вновь омылась в бассейне, куда служанка вылила благовонного масла и натерла ей живот и бедра благоухающей мазью.
После того как Сара очистилась, Эжиме подошла к ней, чтобы спросить продолжалось ли кровотечение, и только потом Сара смогла выпить овечьего молока и поесть слегка свернувшегося коровьего сыру, смешанного с медом, ячменную лепешку, смоченную в мясном соке, на которую положили смесь из толченых фиников, яблок и персиков.
Но когда Сара собралась помочь ткачихам и научиться продевать самые тонкие нити, ее молодые тетки поставили перед ней высокую бронзовую пластинку.
Сара в недоумении посмотрела на них.
— Сними свою тунику, мы скажем тебе, как ты выглядишь.
— Как я выгляжу?
— Именно. Ты посмотришь на себя нагую в зеркало, и мы тебе скажем, что увидит твой будущий муж, после того как он натрет тебя брачным маслом.
От этих слов у Сары похолодело в животе еще больше, чем при утреннем омовении. Она взглянула на Эжиме, которая, не прерывая своей работы, кивнула головой, что было равнозначно приказанию.
Сара пренебрежительно пожала плечами с презрением, которого вовсе не испытывала. Как жаль, что Силили не было с ней. При Силили ее молодые тетки не осмеливались подшучивать над Сарой.
Быстрым движением они скинула с себя тунику, и пока женщины со смехом рассаживались вокруг нее, Сара постаралась выглядеть как можно более безразличной.
— Поворачивайся медленно, — приказала одна из теток, — чтобы бы мы могли тебя разглядеть.
В медном зеркале задвигалось ее отражение, но при тусклом свете ей трудно было себя разглядеть. Первой прокомментировала увиденное Эжиме:
— Женские крови текут из ее живота, но нельзя не признать, что она еще ребенок. Если ее будущий муж пожелает отпробовать пирог в день помазания, то он не слишком насытится.
— Но мне всего двенадцать лет и два сезона! — запротестовала Сара, чувствуя, как в ней вскипает гнев. — Конечно, я еще ребенок!
— Но у нее тонкие бедра красивой формы, — вмешалась одна из служанок. — У нее будут красивые ноги, это и сейчас видно.
— У нее будут маленькие ступни и маленькие руки, — сказала вторая. — Она