- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (104) »
Марсель Паньоль
ДЕТСТВО МАРСЕЛЯ
СОДЕРЖАНИЕ
Слава моего отца Замок моей матери Пора тайн ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ АВТОРА [112]
Marcel Pagnol DE L'ACADEMIE, FRANCHISE SOUVENIRS D'ENFANCE Julliard, 1977
Главы из книги «Воспоминания детства Пер. с франц. Н. Гнединой; М.: Дет. лит., 1980.-352 с, ил ДОПОЛНЕННОЕ ПЕРЕИЗДАНИЕ
СЛАВА МОЕГО ОТЦА
Памяти моих родных
Теплым апрельским вечером я возвращался из школы домой с отцом и братишкой Полем. Это было в среду — в чудеснейший день недели, потому что ничего нет лучше кануна чудесного завтра [1]. Шагая по тротуару улицы Тиволи, отец сказал: — Малыш, завтра утром ты мне понадобишься. — Зачем? — Увидишь. Это сюрприз. — А я? Я тоже понадоблюсь? — ревниво спросил Поль. — Разумеется. Только Марсель пойдет со мною, а ты будешь дома смотреть, как уборщица подметает погреб. Это очень важно. — Вообще-то, — ответил Поль, — я боюсь ходить в погреб, но с уборщицей не побоюсь. Наутро, часам к восьми, отец пропел зорю и сдернул с меня одеяло. — Ты должен быть готов через полчаса. Я иду бриться. Я протер глаза, потянулся я встал. А Поль накрылся простыней, и из-под нее выглядывал лишь золотой завиток на кудрявой макушке.
***
Четверг повелось считать «банным днем», и моя мама все эти правила принимала совершенно всерьез. Первым делом я с ног до головы оделся, потом разыграл комедию умывания, точнее говоря — исполнил сотворенную мною еще тогда, за двадцать лет до появления шумовиков на радио, симфонию шумов, которая должна была всех уверить, что я навожу на себя чистоту. Сначала я открыл кран над раковиной, хитроумно оставив его чуть привернутым, чтобы захрипели трубы, — таким манером я давал знать родителям, что приступил к умыванию. Вода бурлила, струясь в слив, а я наблюдал, держась на почтительном расстоянии. Минут через пять я резко завернул кран, и он возвестил о своем закрытии мощным толчком труб, сотрясая перегородку. Я выждал и причесался. Затем побренчал по каменному полу цинковым тазиком и снова открыл кран, но медленно, отвертывая его потихоньку. Кран зашипел, замяукал и опять, захлебываясь, захрипел. Я дал воде литься целую минуту — ровно столько, сколько нужно, чтобы прочитать страничку «Стальных ног» [2]. И аккурат в ту самую секунду, когда Крокиньоль, подставив ножку сыщику, пустился наутек, над примечанием «продолжение следует», я опять резко завернул кран. Успех был полный: получилась двойная детонация, от которой задрожала труба. Потом еще пинок в цинковый таз, и я закончил в положенный срок почти взаправдашнюю процедуру омовения, обойдясь без капли воды.
***
Я застал отца за обеденным столом. Он считал деньги, а мама, сидя напротив него, пила кофе. Ее черные с синим отливом косы свешивались за спинкою стула до самого пола. Мой кофе с молоком был уже налит. Мама спросила: — Ноги вымыл? Зная, какое большое значение придает она этому нестоящему делу (не пойму, право, зачем мыть ноги, раз их не видно), я твердо ответил: — Вымыл. Обе. — Ногти постриг? Мне подумалось, что если я хоть однажды признаюсь в своей оплошности, то сойдет за правду все остальное. — Нет, — ответил я, — не пришло в голову. Но я стриг ногти в воскресенье. — Ладно, — сказала мать. Она, по— видимому, удовлетворилась этим. Я тоже. Пока я ел бутерброды, отец говорил: — Ты ведь еще не знаешь, куда мы идем. Так вот: маме надо пожить на свежем воздухе. Поэтому я снял — пополам с дядей Жюлем — виллу за городом, среди холмов; там, на холмогорье, мы и проведем летние каникулы. Я пришел в восторг: — А где эта вилла? — Далеко отсюда, в сосновом бору. — Очень далеко? — О да, — сказала мама. — Сначала надо ехать трамваем, а потом несколько часов идти пешком. — Значит, это совсем дикое место? — Порядком, — ответил отец. — Это на самом краю пустынной гариги [3], которая тянется от Обани [4] до Экса [5]. Прямо-таки пустыня! Тут прибежал Поль, босиком — он очень торопился узнать, что происходит, — и спросил: — А верблюды там есть? — Нет, верблюды там не водятся. — А носороги? — Носорогов не видал. Я бы тоже задал еще уйму вопросов, но мама сказала: — Ешь! И мама подтолкнула мою руку ко рту, потому что я так и застыл с бутербродом в руке. Затем приказала Полю: — Ступай надень домашние туфли не то опять схватишь ангину. Ну-ка бегом обратно! И Поль пустился бегом обратно. Я спросил: — Значит, ты сегодня повезешь меня туда, на холмогорье? — Нет, — ответил отец. — Нет еще, Вилла эта совсем без мебели, ее нужно сперва обставить. Да только новая мебель стоит очень дорого, вот мы и пойдем сегодня в лавку старьевщика на улицу Катр-Шмен.
***
У отца была страсть покупать всякое старье у торговцев подержанными вещами. Каждый месяц, получив в мэрии [6] свой учительский «оклад», он приносил домой разные диковинки: рваный намордник (50 сантимов), затупленный циркуль-делитель с отломанным кончиком (1 франк 50 сантимов), смычок от контрабаса (1 франк), хирургическую пилу (2 франка), морскую подзорную трубу, через которую все было видно шиворот-навыворот (3 франка), нож для скальпирования (2 франка), охотничий рог, немного сплюснутый, с мундштуком от тромбона (3 франка), не говоря уж о других загадочных вещах — назначение их осталось навеки неизвестным, и мы натыкались на них во всех углах дома. Эти ежемесячные приобретения были для нас с Полем настоящим праздником. Но мама не разделяла нашего восторга. В недоумении разглядывала она лук с островов Фиджи или «точный» высотомер, стрелка которого, однажды поднявшись до цифры на шкале, указывающей 4000 метров (то ли при восхождении владельца высотомера на Монблан, то ли при его падении с лестницы), раз навсегда отказалась оттуда спускаться. Мама твердо говорила: «Главное — чтобы дети к этому не прикасались!» Она бежала на кухню за спиртом, жавелевой водой, кристалликами соды и долго протирала принесенный нами хлам. Заметим, что в те времена микробы были еще в новинку, великий Пастер их только-только открыл, и моей матери они представлялись малюсенькими тиграми, которые так и норовят забраться к нам во внутренности и нас сожрать. Прополаскивая жавелевой водой охотничий рог, она сокрушенно твердила: — Ну скажи на милость, бедный мой Жозеф, для чего тебе эта гадость? А «бедный Жозеф», торжествуя, отвечал: — Три франка! Позднее я понял, что покупал он вещь не ради самой вещи, а из-за ее цены. — Ну и что ж, вот и еще три франка выброшены на ветер! — Но, дорогая, ты только вникни, сколько пришлось бы тебе купить меди, если бы ты захотела сделать такой охотничий рог! Подумай,
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (104) »