водителя катка, уверявшего, что ему надо что-то там асфальтировать, все доставленное хозяйство было перевезено в РУВД. Там «вещественные доказательства» перетащили в подвал и сдали «под охрану и оборону» дежурному. На стенке рядом с новыми «вещдоками» поддатый Ларин старательно вывел надпись: «От Холмса, с любовью».

* * *

Оперуполномоченный Игорь Плахов посмотрел на стокилограммовый несгораемый шкаф, к которому была привинчена табличка: «Сейф. Категория секретности – 1. При пожаре выносить в первую очередь. Ответственный – кап. Ларин». Под фамилией Ларина фломастером было приписано: «Выносить во вторую очередь».

Возле шкафа на составленных рядком четырех стульях действительно лежал ответственный капитан, сопел и иногда сучил во сне длинными ногами.

Плахов отвернулся.

За три часа, что прошли после чудесного возвращения Ларина, Дукалиса и Рогова, они успели сделать много чего.

А именно: экспроприировать припасенный Шаховым грузинский коньяк, обнаружив бутылку в ящике его стола, в компании с каким-то старшим лейтенантом выпить портвейну, залакировать его пятью бутылками пива, выслушать крик души Плахова: «Злые вы! Уйду я от вас!», отнести Плахова вниз и повалять в снегу, дабы немного остыл, помириться с Плаховым, отправить его за добавкой в ларек на соседней улице, остаться недовольными количеством принесенного, строго выговорить старлею за незнание принципа «оптимального соотношения стоимости и качества», когда тот принялся спорить, и в очередной раз выбросить в снег, но теперь уже – просто из окна в сугроб.

«Не умеют пить, – грустно подумал Плахов, уже успевший вернуться с холодной улицы в жарко натопленное помещение. – Особенно Ларин. Да и Дукалис не лучше».

Капитан заворочался на стульях и свесил вниз одну руку.

«Как пить дать – свалится», – мстительно прикинул обиженный на весь белый свет старший лейтенант.

Плахов огляделся по сторонам, и тут его взгляд упал на кактус, одиноко стоявший на подоконнике.

Стараясь не шуметь, он поднялся со стула, ощутив, как болит каждая клеточка его избитого тела, снял с подоконника колючее растение и поставил кактус на пол возле спящего Ларина.

Предвкушающе улыбнулся и на цыпочках убрался за дверь.

* * *

– Мурка! Ты мой Мурёночек! Мурка! Ты мой котеночек! – торжественно отбивая по столу такт ладонью, подхватил припев старинного шлягера оперуполномоченный Вася Рогов. – Мурка! Маруся Климова!..

Но допеть ему так и не удалось, потому что в этот момент дверь кабинета решительно распахнулась и на пороге во всей красе парадного подполковничьего милицейского мундира предстал Николай Александрович Петренко, величаемый за глаза оперативниками «Мухомором».

– Та-а-ак, – угрожающе протянул вошедший, потянув носом. – Празднуем? А работать кто за вас будет?

– Да мы… мы ничего, Николай Александрович, – на правах старшего по должности ответил за всех Дукалис, одновременно стараясь незаметно затолкать ногой под стол пустую бутылку из-под водки. – У нас тут, так сказать, производственное совещание. План оперативных мероприятий отрабатываем.

– Оперативных, говоришь? – Брови Мухомора медленно поползли по лицу, и он изумленно взглянул на старшего опера поверх очков в стиле «а ля Познер». – А разрешите поинтересоваться, в каком притоне вы собираетесь петь про эту… как ее… бандитскую Марусю?

– Это не бандитская Маруся, товарищ подполковник, – решительно возразил Дукалис, – а героически погибшая на своем посту сотрудница уголовного розыска. Сегодня Первое мая, праздник весны и труда… естественно, героического! Вот и песни подбираем соответствующие моменту.

– Какие-такие «соответствующие»? – попробовал возмутиться начальник райотдела. – Злых урок славите, товарищи?!

– Да что вы, Николай Александрович! Там же сказано: "Даже злые урки и те боялись Мурку". И правильно боялись – она же в конце концов «зашухерила» всю тамошнюю малину, ОПГ^[3] полностью в клетку помогла забить. Из песни слова не выкинешь… Только жаль, – тяжело вздохнул Дукалис, – что засветилась Мария Климова. Ну да времена иные были, богатого опыта старших товарищей недоставало. – Дукалис опять вздохнул и вопросительно взглянул на начальника, словно ища поддержки. – Вот я молодым и объясняю, как со спецконтингентом работать надо: не ходить в форме на встречу с агентурой, места для явок верные выбирать. Ну кто же со связниками встречается в навороченных ресторанах, при атом вырядившись в кожаную тужурку да с табельным оружием на поясе? А мы ошибки-то и анализируем.

– Вот я и говорю, – не сдавался Мухомор, поморщившись, словно от зубной боли, – что агентурная работа требует особого артистизма, такта, ответственности, чувства юмора наконец. А вы орете на весь райотдел. Не надо бы этого, а то, понимаешь, поймет кто неправильно…

– А мы одновременно к смотру строевой песни готовимся, – опять нашелся Дукалис. – Согласно последнему циркуляру номер… номер два ноля сто пятьдесят! Вот Рогов речевку и репетирует. А вы что, за этот циркуляр не расписывались?

Вася усиленно закивал головой, стараясь не дышать свежим перегаром в сторону начальника райотдела.

– Ну-у, ты тут не очень-то, – медленно протянул Мухомор. – Руководящие документы я получше вашего знаю. А вот почему исполняете не вполне жизнеутверждающе – не пойму. С огоньком к службе относиться надо. В общем, чтобы к установленному сроку все было как положено. Смотрите мне… – И, назидательно погрозив подчиненным пальцем, начальник удалился с чувством выполненного служебно-супружеского долга.

Подчиненные, коих чуть не поимели по Уставу со всем присущим Мухомору рвением, почтительно покивали.

Некоторое время, пока шаги подполковника глухо затихали в глубине коридора, в кабинете висела напряженная тишина. Первым ее нарушил Дукалис.

– Блин, сколько раз предупреждать надо, чтобы дверь на ключ закрывали! А ты… – Старший опер угрюмо взглянул на ссутулившегося Васю. – Ты чего разорался, как постовой на бомжа?

Оправдаться Рогов не успел. Дверь снова распахнулась, пропуская очередного визитера, начальника отдела уголовного розыска Соловца.

– Ну? И какой такой циркуляр мы выполняем? – безо всяких предисловий ехидно осведомился вошедший у Дукалиса. – Можешь не отвечать. Только я теперь по твоей милости назначен ответственным за эту вашу… мать… самодеятельность. Ты чего Мухомору про какие-то пионерские речевки наплел?

– Извини, Георгич, – развел руками старший опер, – так получилось. Сидим, понимаешь, Первое мая отмечаем, а тут Мухо… ну, подполковник Петренко, в общем…

– В общем, – прервал его Соловец, – с вашим творчеством потом разберемся.