— ОСТАНОВИТЕСЬ! СЕЙЧАС ЖЕ!
Расширившиеся в жалком бессловесном ужасе глаза Наруто встретились с глазами Саске. Его разомкнувшиеся губы двигались – но Саске не слышал его слов.
Все, что он мог слышать — бушующую в ушах кровь. Ничто не могло подготовить его к внутренней катастрофе, когда его сердце сорвалось в осознании, что она каким-то образом, несмотря на все трудности, сумела развеять его гендзюцу.
Это было невозможно; неверяще усмехнулся он про себя, совершенно ошеломленный, когда, наконец, увидел ее тонкую фигуру, мчащуюся прямо на линию их атаки, как приближающийся нацеленный снаряд – так же, как сделала в двенадцать лет.
Его ударило чувством дежавю, выбивая воздух из легких в той же бессмысленной панике, что вновь парализовала и вновь им овладела.
Только на этот раз она была еще более пугающей в своей мощи.
Потому что в этот раз, он знал, она одна – и ни Какаши, ни кто-либо еще, не сможет изменить направление непреклонной силы их атак.
Как? Как? Он был в ярости на себя, на нее в ее безрассудной, раздражающей глупости. Что он сделал не так?!
— САКУРА-ЧАН! — испуганный, истерический крик Наруто леденил кровь. — НЕТ! ОТОЙДИ… МЫ НЕ МОЖЕМ ОСТАНОВИТЬ…
Он что-то еще кричал ей, голосом, полным такого чистого отчаяния, что это шокировало Саске до невозможности понять, что именно его собственный голос сорвался на крик.
— Сакура, УЙДИ!
Но он мог видеть, что, как и всегда, она была совершенно не намерена его слушать. Она продолжила двигаться вперед, глаза горели, как яркие зеленые языки пламени. Слез, стоящих в них в двенадцать, не существовало. Все, что Саске видел вместо них — ясную, горящую решимость.
А потом он осознал, по ясной целеустремленности в ее чертах – что в его гендзюцу не было никакой ошибки. Она была здесь не по его вине; он показал ей картину того, что, он точно знал, было ее худшим кошмаром – ее смерть от его рук — надеясь сломать ее разум, заставить ее ненавидеть его, так, как он заслужил, чтобы его ненавидели, после всех ужасных вещей, что он сделал, чтобы ранить ее.
Гендзюцу было предназначено удерживать ее в стороне до конца их битвы – чтобы помешать ей сделать именно то, что происходило в данный момент. Потому что он предвидел легкомысленное вмешательство Сакуры – и потому счел необходимым вырубить ее. Для ее же блага – чтобы защитить ее от него. Саске специально настроил иллюзию так, чтобы та развеялась при его – или Наруто — возвращении. Потому что один из них, он был убежден, остался бы в живых.
Он просто не рассчитывал, что природные умения Сакуры в гендзюцу проявятся так активно. Он ударил по ней самой мощной из иллюзий, что были в его силах – что еще он мог сделать? Он думал, что судьба жестоко замкнулась и смеялась над ним, потому что ей не только фактически удалось вырваться из ментальной тюрьмы, но и прибыть вовремя, чтобы встать между ними.
— Я НЕ ПОЗВОЛЮ ВАМ УБИТЬ ДРУГ ДРУГА! — закричала она, поднимая руки, словно хотела отогнать их назад. — ХВАТИТ! СЕЙЧАС ЖЕ! ОБА!
Казалось, потом все происходило тошнотворно медленно – Саске наблюдал, бессильный остановить инерцию своего летящего тела, бессильный отозвать чакру обратно, как она оказалась прямо между ними в точке удара.
А Наруто, на последнем вздохе, мощным усилием, заставил себя отклониться влево, чтобы основная сила его атаки лишь задела ее левое плечо. Скручивающийся ураган вылетел из его ладони, ударяя в землю, где и взорвался, заставляя камни и обломки треснуть вокруг, когда блондин упал на землю лицом вниз. Он лежал в оцепенении, не в силах отвлечь Саске – или помочь Сакуре.
Кровь застыла в жилах Саске и леденящий ужас прошелся по позвоночнику. Желудок скрутило ужасом, когда он попытался повторить маневр Наруто. Но он не мог отклониться. Ни на сантиметр. Молния не изменяла направления; его смертоносный элемент бил в поставленную цель. На чистом, безумном отчаянии, он попытался активировать риннеган, чтобы изменить ее положение, даже зная, что у него не осталось запасов чакры. Бесполезно. Он ничего не мог, кроме как в ужасе смотреть, как ее глаза обращаются к нему.
И они не были наполнены злобой и ненавистью, что он так отчаянно старался найти, что стало бы незначительным утешением – вместо того они наполнялись любовью.
Той же силой и глубиной любви, что она со слезами на глазах преподносила ему, что заставляла его ноги предательски дрожать и останавливаться, что заставляла его осознать, какой опасной она действительно была в глубине своих слов и эмоций, все еще способных достичь тех его частей, что, как он верил, были надежно и навечно заперты.
Еще до того, как его рука смертельно пронзила ее грудь, разум Саске – и все остальное, что от него осталось – разлетелся на осколки. Кто-то кричал – он не знал, был ли это он, или она издавала столь ужасные звуки — и потом наступил истинный хаос, когда энергия молнии взорвалась, ослепляя.
Когда хаос остановился, Саске открыл глаза, чтобы увидеть ее рухнувшей на землю перед ним. Его рука все еще находилась внутри ее смертельно раненой груди и ее тело сводило судорогами от остатков разрядов Чидори, прорезающих ее организм, прежде чем с шипением стихнуть.
Нет. Сердце грохотало, Саске выдернул руку. Она была в багрянце ее крови. Он оцепенело подумал, что никогда не видел столько крови – со дня резни его клана.
Он едва ли даже понимал, что его трясло.
Нет. Нет!
Ее обрамленные длинными ресницами глаза все еще были открыты – но остекленели. В них не было жизни – ничего, кроме океана слез, что лились из внешних уголков.
Только не ее, его расшатанный разум отвергал бездумно. Не Сакуру!
Прикованный к ее лицу, почему-то он не мог отвести взгляд. Невыразимый ужас от того, что он сделал и чему позволил случиться, затруднял дыхание, душил, делал почти невозможным функционировать, дышать. Он молча глотал воздух. Захлебывался. И в эту секунду все мысли о революции – и остальном – испарились из его головы. Как если бы больше ни в чем не было смысла; как если бы он внезапно не мог вспомнить, почему он даже начал эту глупую, бессмысленную битву.
Это была невинная девушка, предложившая ему любовь, которую он всегда презирал и отвергал. Любовь, которой он, проклявший себя, был недостоин, любовь, которую