— Дорогая, не поможешь? — раздался взволнованный голос.
Агата резко очнулась, прижимая к себе подушку, промокшую от пота. Она, пошатываясь, сползла с кровати и распахнула дверь, чтобы увидеть, как её мать с трудом тащит две корзины, одна из которых кишела вонючими корешками и листьями, а другая дохлыми головастиками, тараканами и ящерицами.
— Что, черт воз...
— Так, ты наконец сможешь научить варить какие-нибудь зелья, про которые узнала в школе! — прозвенела радостным колокольчиком Каллис, выкатив глаза, вручая корзину Агате в руки. — Сегодня не так много пациентов. У нас есть время заняться зельевареньем!
— Я же тебе уже говорила, что больше не могу колдовать, — огрызнулась Агата, закрывая за ними двери. — Наши пальцы здесь не светятся.
— Почему бы тебе не поделиться со мной и рассказать о том, что же произошло на самом деле? — спросила мать, собирая свои черные жирные волосы в пучок. — По крайней мере, ты могла бы мне показать бородавочное зелье.
— Слушай, я оставила все в прошлом.
— Ящерицы лучше, когда свежие, дорогая. Что мы можем из них приготовить?
— Я позабыла все, чему нас....
— Они испортятся...
— Прекрати!
Мать застыла, как вкопанная.
— Пожалуйста, — умоляла Агата. — Я не хочу говорить о школе.
Каллис аккуратно забрала у Агаты корзину.
— Я была так счастлива, когда ты вернулась домой. — Она посмотрела в глаза дочери. — Но отчасти я переживаю, что ты сдалась.
Агата уставилась вниз на свои черные калошеподобные башмаки, пока её мама волокла корзины на кухню.
— Ты ведь знаешь мое отношение к ненужному расточительству, — вздохнула Каллис. — Будем надеяться, что наши потроха справятся с рагу из ящериц.
Пока Агата нарезала лук при свете факела, она слушала, как её мать фальшиво напевала, как делала это каждый вечер. Когда-то давным-давно, она любила их райское кладбище, их одинокое времяпрепровождение.
Она отложила нож.
— Мама, как узнать, что ты встретила свое «Долго и Счастливо»?
— Ээээ? — протянула Каллис, обдирая костлявыми руками несколько тараканов и складывая их в котел.
— Ну в сказке, я имею в виду.
— Там поищи ответ, дорогая. — Её мать кивнула на открытую книгу сказок, выглядывающую из-под кровати Агаты.
Агата посмотрела на последнюю страницу, свадьбу светловолосого принца с принцессу с волосами цвета воронова крыла, на фоне зачарованного замка.
КОНЕЦ
— Но, что если два человека не могут увидеть своей сказки? — Она таращилась на принцессу в объятьях принца. — Как узнать, счастливы ли они?
— Если возникает подобный вопрос, значит, нет, — сказала мать, стукнув по таракану, который не хотел тонуть.
Глаза Агаты чуть дольше задержались на принце. А потом она резко захлопнула книжку и сунула её в очаг под котел.
— Со временем мы должны избавиться от этого, как и все остальные.
И она принялась рубить в углу лук, быстрее прежнего.
— Ты в порядке, дорогая? — сочувственно спросила Каллис, услышав всхлипывания.
Агата вытерла глаза.
— Это всё лук.
Дождь закончился, но по кладбищу, освещенному двумя факелами, висевшими над воротами, гулял порывистый осенний ветер, цепляющийся за пламя. Когда она приблизилась к могиле, её лодыжки затряслись, а пульс застучал в ушах, умоляя держаться от этого места подальше. Пот побежал по её спине, когда она опустилась на колени на траву и грязь, с закрытыми глазами. Она никогда не смотрела. Никогда.
Сделав глубокий вдох, Софи открыла глаза. Она с трудом могла разглядеть истершуюся бабочку на надгробной плите над словами:
ЛЮБЯЩАЯ ЖЕНА
И
МАТЬ
Два растрескавшихся надгробия поменьше, оба пустые, обрамляли надгробие мамы, словно крылья. Пальцами в белых рукавицах, она сняла мох с одного из них, заросший от многих лет запустения. Когда она убрала грязь, её испачканные рукавицы нащупали какие-то углубления в камне, гладкие и явно сделанные умышленно. На плите было что-то вырезано. Она захотела рассмотреть получше...
— Софи?
Она повернулась и увидела, как к ней приближалась Агата в изорванном черном плаще, балансируя хлипкой свечой на блюдце.
— Мама увидела тебя в окно.
Агата присела на корточки рядом с ней и поставила свечу пред могилами. Софи долгое время ничего не говорила.
— Он считал, что это её вина, — сказала она, наконец, глядя на два пустых надгробных камня. — Два мертворожденных мальчика. Больше он никак не мог это объяснить. — Она смотрела, как в темноте порхала синяя бабочка и прильнула к орнаменту на обветшалом материном надгробье.
— Доктора сказали, что у неё не может быть больше детей. Как и у твоей мамы. — Софи умолкла и слабо улыбнулась голубой бабочке. — И вот однажды это случилось. Она была больна, никто не думал, что, наконец, это оно, но её живот все рос. Старейшины дали этому название — Чудо-ребенок. Отец сказал, что назовет ребенка — Филиппом.
Софи повернулась к Агате.
— Только ты не могла будучи девочкой зваться Филиппом.
Софи замолчала, её скулы стали жесткими.
— Она любила меня, неважно, какой бы слабой я её не сделала. Неважно, сколько раз она видела, как он уходил в дом её подруги и пропадал там. — Софи боролась со слезами столько, сколько могла. — Её подруга, Агата. Лучшая подруга. Как он мог? — Она горько расплакалась в грязные рукавицы.
Агата опустила взгляд вниз и не произнесла ни слова.
— Я видела, как она умирала, Агги. Сломленная и преданная. — Софи отвернулась от могилы. Лицо её было красным. — Теперь у него будет все, чего он так хотел.
— Ты не можешь мешать ему, — сказала Агата, прикасаясь к Софи.
Софи отпрянула.
— И позволить ему вот так, про все забыть?
— А какой у тебя есть выбор?