Богдане. Понял? Внезапное нападение — первоэлемент победы, по германскому расчету. Так удавалось ему, понял? А вот на русачке может потянуть пустой номер. Так! Если только раньше времени ура-ура кричать не начнем...

Шевкопляс подошел к окну, раздвинул штору. Солнце заиграло на ковре, на модели нового самолета, поставленного на постаменте, на золотых корешках книг, любовно подобранных в ореховом шкафу.

Директор смотрел на заводские корпуса, на ангары, на строгие линии газонов, складов, бензозаправщиков, пожарных машин. На метеорологической будке «играла колбаса», то сжимаясь, то надуваясь под порывами ветра, команда красноармейцев несла два серебристых баллона аэростатов воздушного заграждения, в ворота въехала зенитная батарея на автотяге и покатила к кромке аэродрома, к рощице. Снизился «У-2», подняв костылем полоску пыли. Самолетик называли «пожарная команда». Его обычно посылали к заводам-поставщикам, когда «зашивались» с полуфабрикатами. Из цеха окончательной сборки на тягаче вывели самолет. По сравнению с ним «У-2» казался мухой.

— Как крепко все это к сердцу приросло, — сказал Шевкопляс, — каждый винт-шплинт сработан человеком. Забери отсюда людей, и все зарастет за неделю. Так? Ты летал, подбирал площадки для... в случае чего. Богдане? Неужто и сюда долетят немцы? Напали на Киев, Севастополь! Это тебе не Ливерпуль или Бирмингем, а Киев и Севастополь! Так? — Шевкопляс сел в кресло. — Сегодня я продумал — какую беду несет война нашему хорошему народу. Я две войны пережил — знаю. На испуг немчура всю Европу взяла... Сейчас начинаем митинги в цехах. Тебя Рамодан выделил в механический. Будем немца бить и в хвост, и в гриву. Если только на него пойти всем без страху... Да... Рабочий день увеличивается. Может быть, часть народа поставим на казарменное. Кое-кого в армию забирают. Надо перестраиваться, чтобы машин давать больше. Народный комиссар уже звонил, понял? Не страшно, Богдане?

— Сделаем, Иван Иванович.

— Без ура-ура?

— Без ура-ура.

— Ну, спасибо, браток. Может быть, тебе самому придется заворачивать.

— С чего бы это?

— Что же мне, по старой памяти, полчок не подкинуть?

— Вот это и глупо, Иван Иванович. Тут люди нужны...

— Глупо, знаю. А кровь играет... ладони чешутся...

— Возьми машину и покувыркайся часика два. Вот и почешешь ладони о штурвал.

— Не то, Богдане. Иди, уже пора...

ГЛАВА III

Бронированный вал германской армии катился на восток. Двадцать третьего июня стало известно об объявлении войны Италией, Румынией и Финляндией. Ночью была передана речь Черчилля, которую ожидали с тревожным волнением собравшиеся в кабинете Дубенко, Шевкопляс, парторг ЦК ВКП(б) Рамодан, предзавкома Крушинский и Тургаев. Англия объявила о готовности поддержать СССР.

Утром на заводском аэродроме приземлился майор Лоб, прилетевший с фронта. Самолет попал в перепалку. Увязавшиеся за ним немецкие «мессершмитты» прострочили пулеметными очередями плоскости и расчалки. Майор Лоб бранился, обходя поврежденную машину. Красные кресты, маркировавшие самолеты, оказывается, не предохраняли. Майор хриповатым голосом предложил малярам камуфлировать машину опрыскивателями, и когда те отказались сделать это немедленно, долго ругался.

Подъехавшие санитарные автомобили принимали с самолетов раненых. На носилках, пропитанных первой кровью этой войны, уезжали пограничники, первые принявшие удар немцев. Дубенко подкатил на машине, спрыгнул.

— Здравствуйте, товарищ Лоб.

— Приветствую Богдана Петровича, — радушно поздоровался Лоб, — не смотрите так кисло. Мы тоже говядины наделаем.

— Как дела?

Лоб посмотрел на Дубенко, и в уголке его рта что-то дрогнуло.

— Пока ничего разобрать не могу. — Он отмахнулся. — Каша... Киев бомбили пиратски. На «юнкерсах» — красные звезды, гады, намалевали. Они не то что наши, вот, маляры. Приказываю им, перекамуфлируйте экипаж — мнутся... Вон, голубчика, тащат, любопытный полковник. Полноги оторвало, а командует, требует везти только в штаб.

На носилках лежал полковник с черными полупетлицами генштабиста. Ему не больше тридцати двух лет. Лицо мертвенно бледное от большой потери крови. Голова перевязана. Ноги прикрыты окровавленной шинелью из голубого драпа, с сияющими пуговицами. Руки протянуты поверх шинели, строго по швам. Казалось, полковник принял положение «смирно», и так и остался в этом положении. В одной руке с закостенелой судорожностью он сжимал разорванную карту, исчерченную синими и красными линиями. Когда Дубенко наклонился к нему, он приоткрыл глаза и, почти не разжимая зубов, тоном приказания бросил:

— В штаб. На доклад.

— Мы отвезем вас в больницу, товарищ полковник, — утешающе сказала молоденькая врач, принимавшая раненых, — там вас вылечим.

Полковник снова приоткрыл глаза и, чуть скосив их, произнес раздельно:

— Я приказываю доставить меня в штаб. Приказываю, товарищ военный врач...

— Вы приказали доставить вас в штаб, — пролепетала врач.

— Да.

Полковник закрыл глаза. Дубенко и Лоб сами вдвинули носилки в санитарный автомобиль, и полковник благодарно кивнул головой. В руке попрежнему был зажат кусок карты, забрызганный сгустками крови. Его повезли в штаб.

— Видали орелика? — похвально спросил майор, — героический мужик. — Вот тебе и «мессершмитты». Как они мою старуху поклевали. Защучили меня за Коломыей. Носятся, как собаки. Ушел от желторотых только хитростью. До Днепра утюжил на бреющем, из балки в балку нырял.

Майор полез на плоскости и принялся углем чертить крестики на месте пробоин.

— Шестьдесят пять. Ладно, в бензобаки не угадали, а то бы устроили крематорий.

Позвонила Валя. Из Киева, от Тани, получена телеграмма: «Живы. Тимиш ушел. Думаю выезжать вам».

Дубенко положил трубку и долго сидел, задумавшись. Неужели Тимиш Трунов, этот мирный и несколько ленивый украинский парубок, с хорошим голосом и мягкой душой, пошел навстречу войне? Год с немногим, как Таня вышла замуж за Тимиша. Они познакомились в Ялте, где Тимиш работал над кинокартиной о немецкой оккупации на Украине в восемнадцатом году. Оба хорошие и честные люди, Танюша и Тимиш полюбили друг друга, писали письма, страдали в разлуке и, наконец, стали мужей и женой. Они поселились в тихом переулке в Киеве и были несказанно счастливы. Не так давно у них родилась дочка. Они ходили по магазинам Киева, покупали приданое, приобрели кроватку. Тимиш мечтал о самостоятельной работе над кинокартиной и вот... в строй армии вступил лейтенант пехоты Тимофей Трунов. По