Твои мне портят дни и отравляют ночи.
7
Душа моя! О Дух! чистый в сфере грешной!
Корою грубою ты обведен кругом.
Зачем же красишь ты, лощишь покров свой внешний
И в роскоши такой содержишь этот дом?
Ты ненадолго в нем. Ты дальний гость, не здешний,
А на отделку стен все тратишься. Потом
Ты выедешь, а червь, — преемник твой поспешный,
Сейчас на твой же счет и запирует в нем.
Пусть лучше этот дом постраждет! Что в нем проку,
А ты будь бережлив, не траться, но копи!
Часть времени продай, часть вечности купи!
Что скорлупу беречь? Зерну дай больше соку!
Сам смерть ты объедай, — ту смерть, что ест людей.
Перемоги ее, чтоб не достаться ей.
8
Когда из хроники былых времен порою
Я описания прекрасных лип, читал,
Я много алых уст, глаз с огненной игрою,
Красивых ног и рук в отрывках подмечал.
Ведь были ж древние знакомы с красотою!
Но в этих очерках я, кажется, встречал
Намеки лишь на то, что ныне лишь тобою
Для нас осуществлен чистейший идеал.
Быть может, древние в пророчество впадали
О нашем времени и творческим чутьем
В грядущей красоте тебя предугадали,
Но не могли воспеть, чуть грезя о твоем
Существовании; они тебя не знали…
Мы знаем, но и мы — глядим и не поем.
Коль правда, что ничто не ново, все обычно,
Что наше новое — лишь снова введено,
Изволь изобретать! Носи, рождай вторично
Дитя, которое уж было рождено!
Но нет! История пусть мне укажет лично
Твой образ, бывший там — когда-нибудь давно,
И пусть история докажет мне логично,
Что там твое лицо теперь повторено!
Коль так, хотел бы я знать древних лет сужденье
О красоте твоей: и вразумился б им,
Что на земле у нас — прогресс или паденье,
Иль то ж все вторится путем чередовым.
Но, — я уверен, — встарь рождало удивленье
И то, в чем мы теперь несовершенства зрим.
10
Во мне перед собой ты видишь время снега;
С кустов зеленая одежда их снята;
Поблеклый лист упал; исчезла песен нега
Певцов пернатых нет — в оркестре пустота.
Во мне перед собой ты видишь час ночлега,
На западе дрожит чуть светлая черта,
И все густеет мрак, мрак — этот alter ego[2]
Тьмы смертной, вечной тьмы: недалека и та.
Во мне перед тобой дней прошлых лишь остаток,
Лишь искры под золой, а пламень прекращен,
Убитый тем, чем жил и чем питался он.
Люби ж меня сильней! Ты видишь: срок мой — краток.
Ты потерять меня страшишься: миг лови!
Чем больше этот страх, тем больше дай любви.
11
Свет, может быть, тебе вопрос бы предложил:
Чем я твоей любви награду заслужил
Каким достоинством? Ответить было б трудно;
Число моих заслуг здесь на земле так скудно.
Попробуй — что-нибудь мне в славу припиши
Все это ты солжешь от доброты души,
Из снисхождения. Над трупом лгать — напрасно.
Тут истина стоит и судит беспристрастно.
Забудь меня совсем! Любовь нарядишь в ложь
Себя лишь пристыдишь и труп мой в стыд введешь.
Умру — не говори ни слова о покойном!
Обоим стыдно нам: свет верно б так решил.
Мне стыдно: в мире я так мало совершил,
Тебе — твоя любовь жила на недостойном.
12
Когда мой час пробьет и в положенный срок
Сорвет меня с земли неумолимый рок
Я буду жить в стихах; в них сохранен судьбою,
Всегда, мой верный друг, останусь я с тобою.
Взгляни на них и знай, что в них моя сполна
Существенная жизнь тебе посвящена. Земля!
Возьми мой труп! Свое своим зачисли!
Ты ж лучшее возьмешь — свет разума, свет мысли.
Что потеряешь ты с кончиною моей?
Мой неподвижный прах, горсть пыли, снедь червей
Ведь памяти твоей прах этот недостоин.
А если ценное кой-что заключено
И было в прахе в том, то, милый друг, оно
Навек останется с тобою: будь спокоен!
СОНЕТ СВЯТОЙ ТЕРЕЗЫ
Нет, боже, я к тебе любовью пламенею
Не потому, что мне ты небо обещал;
Не потому тебя я оскорбить не смею,
Что душу робкую ты адом застращал.
Ты пригвожден к кресту — и я благоговею;
Люблю тебя за то, что тяжко ты страдал;
Своими язвами и смертию своею
Глубокую любовь ты в сердце мне влиял.
Любовь к тебе мне все: дыханье, жизнь, отрада.
Скажи, что рая нет — я прочь не отступлю;
Твой гнев меня страшит, а не мученье ада.
Лиши меня всего — с любовью все стерплю.
Теперь надеюсь я: мне и надежд не надо!
Все буду я любить, как я теперь люблю,
1856–1858