место на запястье.

Так… Я поднял мигающий масляный светильник и вгляделся. Этот цвет…

Да.

Камни на моей ладони чрезвычайно походили на тот, что был вправлен в перстень Льюка, который я забрал из мотеля «Нью-Лайн». Совпадение? Или тут есть связь? На какую мысль хочет навести меня моя удавка? И где я видел другой такой же камень?

Брелок Льюка. Синий камень, оправленный в металл… А где я мог видеть еще один?

Гроты, где я был заключен, блокировали действие Козырей и магию Логруса. Если Льюк выковыривает из этих стен камушки, чтобы постоянно таскать их с собой, на то должны быть веские причины. Что же таит в себе этот хрусталь?

Похоже, я не меньше часа пытался разузнать что-нибудь о его свойствах, но в результате лишь удостоверился в том, что Логрусовы зонды в эти камушки не проникают. В конце концов я раздраженно запихал осколки в карман, съел хлеба с сыром и глотнул вина.

Затем поднялся и сделал еще несколько обходов, проверяя ловушки. Я сижу в этих гротах по меньшей мере месяц. Все эти туннели, коридоры и залы я исходил вдоль и поперек в поисках выхода. Выхода не было нигде. Сперва я бегал по пещерам с одержимостью маньяка и до крови ободрал кулаки о холодные стены. Потом я резко сбавил темп и принялся целенаправленно и скрупулезно разыскивать трещины и замаскированные проходы. Я много раз пытался сдвинуть булыжник, которым был заткнут выход, — без толку. Он был подбит клиньями, и я даже не сумел пошевелить его. Похоже, что застрял я надолго.

Ловушка…

Со времени последней инспекции ничего не изменилось. Булыжники как булыжники, висят себе на сводах — но готовы рухнуть, едва кто-нибудь зацепит скрытые тенью обрезки шнура, который я содрал с ящиков в кладовой.

Кто-нибудь?

Льюк, конечно. Кто ж еще? Разве не он упек меня сюда? И если он вернется, — нет, когда он вернется! — ловушки-сюрпризы будут наготове^[2]. Он вооружен. У него преимущество — он появится сверху, я торчу внизу. Не выйдет. Внизу меня не будет. Я заставлю его спуститься… и тогда…

Задумавшись, я вернулся в свои апартаменты.

Закинув руки за голову, я лежал и мысленно проглядывал планы кампании. В ловушке человека может убить, а смерти Льюка я не желал. И не от избытка сентиментальности. Льюка я считал своим лучшим другом — пока не узнал, что он убил дядю Кэйна и, кажется, жаждал уничтожить всю нашу родню. И все из-за того, что Кэйн убил отца Льюка — дядю Брэнда, — человека, прикончить которого был бы рад любой из нашей семьи. Да, мы с Льюком… то есть, как выяснилось, Ринальдо… были двоюродными братьями, и у него имелась причина развязать новую внутрисемейную вендетту^[3]. Тем не менее охоту сразу на всех родственников я посчитал бы несколько самонадеянной.

Но на демонтаж ловушек подвигли меня вовсе не родственные чувства. Льюк мне нужен был живым, потому что со мной случилось много такого, чего я не понимал и никогда бы не понял, если б убил его без предварительного собеседования.

Джасра… Козыри Судьбы… как меня сумели так быстро выследить в Тени… знакомство Льюка с безумным художником и оккультистом Виктором Мелманом… и что Льюку было известно о Джулии и ее смерти…

Я начал все сначала. Я разобрал ловушки. Новый план был прост и основывался на обстоятельствах, о которых Льюк, кажется, не подозревал.

Я перетащил спальник на новое место — в туннель, который начинался сразу же за гротом с выходом в кровле, и перенес туда кое-что из припасов. Я решил оставаться поблизости от входа как можно дольше.

Новая западня была проще некуда — примитивная и потому абсолютно надежная. И раз уж я этот капкан поставил, оставалось только ждать. Ждать и вспоминать. И строить новые планы. Нужно будет предупредить своих. Придется хорошенько разобраться с Колесом-Призраком. Нужно выяснить, что же на самом деле знала Мег Девлин. Нужно… много еще чего.

Я ждал. Я думал о теневых бурях, снах, странных Козырях и Озерной Леди. Я слишком долго плыл по течению — теперь этот этап кончился, и жизнь принялась один за другим выбрасывать чертовски важные вопросы. Затем — новая напасть: вынужденное безделье. Единственное утешение — время в этой тени, похоже, бежало быстрее, чем в большинстве прочих. Сейчас для меня это важно. Месяц, проведенный здесь, может оказаться всего лишь сутками в Янтаре — а то и меньше. Если я здесь не задержусь, следы, которые меня интересуют, могут еще и не совсем остыть.

Потом я погасил светильник и уснул. Сквозь стены моей темницы просачивалось достаточно света, который то усиливался, то тускнел, так что я мог прикинуть, день сейчас или ночь, и, подчиняясь этому ритму, влачить бремя повседневной тоски.

В течение трех следующих дней я перечитывал дневник Мелмана — набитый туманными намеками и скудный на полезную информацию — и почти убедил себя, что Особой Под Капюшоном (так Мелман называл являвшегося ему наставника) был Льюк. Правда, меня поставило в тупик встретившееся несколько раз упоминание об андрогинии^[4] Скрытого. К концу тетради начались упоминания о необходимости свершить жертвоприношение Сына Хаоса — я принял это на свой счет, учитывая, что Мелман заранее планировал меня кокнуть. Но если это дело рук Льюка, как тогда объяснить его странное поведение в горах Нью-Мексико, когда он посоветовал мне уничтожить Козыри Судьбы и уехать — как будто пытался защитить меня от чего-то? Потом он признался, что подготовил несколько первых покушений на меня, — но отрицал свою причастность к последним. Если он приложил руку ко всем покушениям, какой смысл признавать одни и отказываться от других? Что еще могло сюда припутаться? И кто? И как? В головоломке явно не хватало нескольких деталей, но я чувствовал, что все самое важное у меня уже есть и стоит появиться какой-то мизерной крохе новой информации — останется лишь слегка встряхнуть коробку, чтобы все фрагменты встали по местам и получился на удивление знакомый расклад…

Я мог бы предположить, что ко мне пожалуют ночью. Мог бы, но не предположил. Приди мне это в голову, я бы спал меньше и держал ухо востро. Даже если я и верил в стопроцентную надежность моей ловушки, в истинно совершенных планах следует учитывать все до последней мелочи.

Спал я крепко, а стук камня о камень звучал глухо. Я продирал глаза чересчур медленно, но стук продолжался, и через несколько секунд мозги у меня встали на место и я начал соображать, что происходит. Я сел (в извилинах явно скопился песок) и скорчился у стенки ведущего к выходу туннеля, протирая глаза, поправляя прическу и отыскивая оставленную на том берегу реки сна ясность мысли.