- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (113) »
Вечерний свет
ПРЕДИСЛОВИЕ
© Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1981Когда Стефан Хермлин начинает фразу со слов «между прочим», то можете готовиться к тому, что вы услышите нечто очень важное. «Между прочим, — сказал он мне незадолго до выхода книги «Вечерний свет», — я тут набросал несколько небольших вещиц, о которых я тебе уже говорил. Выйдут в издательстве «Реклам». Книжка опять совсем тонюсенькой получилась». Я дружу с ним довольно долго и научился улавливать иронию в подобных словах, но огорчение из-за того, что книжка и на сей раз получилась «тонюсенькой», было вполне искренним. (До чего смешны люди, которые готовы оспаривать любую мысль Хермлина, зато с наслаждением повторяют именно эти его слова, право на которые имеет лишь он один. Видимо, искусство все еще принадлежит к тем сферам, где до сих пор не вполне усвоено различие между количеством и качеством. У Хермлина малое всегда значительней). Хермлин не слишком склонен к меланхолии, но как-то раз он показался мне меланхоличным и радостным одновременно. Это было в тот день, когда он только что получил сигнал «Немецкой хрестоматии», он взял книгу в руку и попробовал на вес издание, оказавшееся весьма солидным не только в смысле содержания. Сегодня я собирался говорить о других его работах, но не могу не упомянуть мимоходом, что после знакомства с этой образцовой антологией мне стал понятен глубокий двойной смысл слова «избранное». Впрочем, что касается образцов, то в них творчество Стефана Хермлина недостатка не испытывает. Быть может, кто-то вновь рискнет сказать, что все оно состоит из «тонюсеньких книжек», но зато каждая из них не имеет себе равных. Журнал «Нойе дойче литератур» ведет рубрику «Мною прочитано…», в которую редакция просит давать отзывы самого субъективного характера; тут своеобычность вкуса призвана проявиться как таковая. Поэтому я сознаюсь, что стихотворение «Одни и другие», написанное моим замечательным другом, имеет для меня неизменно важное значение, значение жизненной аксиомы, облеченной в четкую и изящную форму:
В ночь уводит одних и на белый
Свет других выводит судьба.
«Я был таким же, как и рабочее движение, к которому я примкнул, я разделял его зрелость и незрелость, его величие и слабости. Новые поколения, наверное, будет объединять то, из-за чего я был еще одинок».Лишь очень редко эти воспоминания, отчетливые, как сны, бывают беспощадны. Таков, например, разговор с Джефри, английским кузеном, находящим столь интеллигентные оправдания для нацистов; разговор хотя и заканчивается словами «было видно, что я ему окончательно надоел», однако решительный и бесповоротный разрыв провозглашается здесь именно Хермлином. Между двоюродными братьями пролегла с тех пор та разграничительная линия, которую после одной из книг Хермлина мы называем «первой шеренгой». В «Вечернем свете» Хермлин, конечно же, вспоминает об убитых и павших товарищах, и его потрясенность не может не потрясти нас. В сущности, мы знаем, что памятники не обязательно высекать из камня или отливать из металла и что существуют памятники куда более впечатляющие и более долговечные, например такие, которые может создать писатель. Хермлин заставляет нас понять эту
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (113) »