Уроки Распутина

Уроки Распутина 15 марта выдающемуся русскому писателю исполнилось бы 80 лет

Литература / Первая полоса

Фото: ИТАР-ТАСС

Теги: Валентин Распутин

Существование в русской литературе такого писателя, как Валентин Распутин, не только даёт повод для гордости за отечественную словесность, но и накладывает немалую ответственность. Ведь всем своим творчеством Валентин Распутин говорил нам, какая это сложная работа – быть настоящим человеком, человеком, оправдывающим своё высокое предназначение, живущим не для себя, а для других, отстаивающим вечные непреложные ценности.

Среди главных уроков Распутина не только рецепты человечности, но и отношение к Родине. В его любви к России не было ничего показного, барабанного, он принимал страну со всеми её горестями, во всей её сложности и противоречивости. И этой любовью не только облагораживал каждую свою строку, но и исцелял многие российские политические недуги и духовные хвори.

Для современников и потомков он предстаёт несгибаемым хранителем русских национальных кодов, кудесником языка, патриотом, радетелем о благе России. Для знавших его – навсегда останется в памяти тихим мудрецом, не принимающим лжи и фальши… Для писателей он служит примером отношения к литературному труду, где исключена любая конъюнктура, где только крайняя степень сосредоточения и самопожертвования приносит творческое счастье.

Юбилей Валентина Распутина – это ещё один повод вспомнить, что мы, русские люди, сильны духом, созиданием, что у всех нас единый купол нашего великого языка, нашей великой культуры, и только в единстве под этим куполом – наш духовной путь к свету.

Продолжение темы на стр. 8, 9

(обратно)

Умел чувствовать чужую боль

Умел чувствовать чужую боль

Книжный ряд / Первая полоса / Книга недели

Теги: Владимир Курносенко , Совлечение бытия

Владимир Курносенко. Совлечение бытия. Избранное - М.: Время 2017 - 800 с. («Самое время!») 1500 экз.

Замечательный прозаик Владимир Курносенко (1947–2012) книги этой уже не увидел, но, несомненно, мечтал о ней. В неё вошли последний роман «Совлечение бытия», вторая авторская редакция романа «Евпатий», цикл рассказов «Не­остающееся время». Конечно, в книге поместилась только малая часть из созданного автором. Курносенко написал более 60 произведений, являлся номинантом и обладателем ряда литературных премий. Одна из самых значительных – премия Псковской областной администрации в области литературы и искусства. По просьбе сестры покойного писателя Нины Литварь «Литературная газета» обратилась к губернатору Псковской области Андрею Турчаку с просьбой издать книгу «Избранного» Владимира Курносенко. Такая помощь была оказана, и книга не только увидела свет, но и удостоилась премии «Лучшая книга года».

Читать прозу Владимира Курносенко – будто проходить обряд очищения и в самом деле становиться мудрее и совестливее. Очень точно сказал о Курносенко, который был не только писателем, но и врачом, Виктор Астафьев: «Сперва как врач-хирург, затем как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с ним литератора – помочь убавить боль и уменьшить страдания человека».

(обратно)

Пристегните ремни!

Пристегните ремни!

Колумнисты ЛГ / Очевидец

Макаров Анатолий

Теги: искусство , культура

Здания, где «живут музы», – театры, музеи, концертные залы, литературные клубы – иногда уподобляют храмам, с чем не поспорит самый убеждённый атеист. А самый отвязанный авангардист признаёт, что «намоленность» их стен требует уважения. Искусство, даже богоборческое, по сути своей, – это священнодействие, жажда откровения, моление об истине и надежде.

«Это вы современное концептуальное кощунство имеете в виду?» – саркастически спросят меня и напомнят о публично распиленных иконах, похабном «переосмыслении» великих текстов, об интимных, простите, местах, приколоченных в центре столицы к брусчатке.

Отвечу: бесовство под видом художественной свободы самим же искусством будет отвергнуто и отмщено. Каждый безобразник, если в основе его «самовыражения» мелькнуло нечто, лишь похожее на вдохновение, потом будет наказан равнодушием, забвением, бесплодием выжженной души. От искусства же не убудет. У него есть свойство самоочищения и способность даже в нарочитом скандале обнаруживать зёрна творческого прорыва. Случалось, некоторые оскорбительные для привычного вкуса новации со временем оборачивались художественными откровениями.

Словом, оскорбляться можно сколько угодно, однако брать на себя функции цензуры, тем более самочинной, или врываться в художественные галереи, осеняя себя крестным знамением или красным знаменем, ни в коем случае нельзя. Не царское дело...

Всё так, но как быть с так называемым художественным жестом, а то и с целой художественной практикой, которые, по вашему ощущению, имеют явную или подспудную цель унизить вас? Утереться?

Позвольте исторический экскурс. Мемуаристы вспоминают дискуссии, которые сопровождали с двадцатых годов каждое заметное творческое событие. Обсуждали спектакли Мейерхольда, пьесы Булгакова, поэзию Маяковского – обсуждали яростно, без почтения к авторитетам, иногда переходя на личности. Иначе у нас, увы, обычно не бывает. Однако от «карательных выводов» тогда эти самые дискуссии многих художников уберегли. То, что публично обсуждается, дискутируется, подвергать репрессиям не с руки. А то, что спустя десять лет репрессиям подверглось, предметом диспута и быть не могло...

В ранние 60-е, на которые пришлась моя молодость, жаркие дискуссии о просмотренном, прочитанном, увиденном зачастую в немалой степени определяли общественный климат. Например, к нам, в Дом культуры гуманитарных факультетов МГУ на Герцена (ныне церковь Св.Татьяны на Никитской) регулярно приезжали прославленные мэтры кино – С. Герасимов, М. Ромм, Г. Чухрай – и будущие гении, скажем, Андрей Тарковский. Чем-то им были интересны суждения «молодых начинающих умов», по выражению Зощенко. Хотя в