шли, шли, шли — и дошли до четвёртого этажа. И там, на площадке, около своей двери они увидели… («Я первый!» — говорил потом Вова. «Нет, я!» — говорила Кира-Кирюша)… Они увидели чёрные висячие уши, а между ними белую звёздочку. И ещё они увидели хвост, который вилял так быстро, что его почти видно не было.
— Капочка! — крикнула Кира-Кирюша. А Вова потом говорил, что это он первый крикнул «Капочка».
У Вовы очень неплохая мама. Просто даже очень хорошая. Но посуду она всегда ставит на край стола. Такая уж привычка… Не на самый-самый край, но, всё-таки, близко от него. Да, но ведь это не значит, что посуда сама должна падать и разбиваться?! Например, зелёная чашка? Кто-то уж наверняка смахнул её со стола!.. Мама так и сказала Вове. А Вова ответил, что это не он, это Кап, не веришь? Ты ушла на кухню, а он как встанет передними лапами на стол, как заденет… Чашка дрык — и вбрызг… то есть, брык и вдрызг!.. И тут приходит папа с Кирой-Кирюшей, и мама показывает им на зелёные черепки. — Это не я, — сразу говорит Кира-Кирюша. — Это Вова. — Ничего не Вова, — говорит Вова. — А ты ябеда. — Перестаньте, — сказала мама. — Виноват во всём Кап. Вон он машет хвостиком, как ни в чём не бывало. И не стыдно ему! — Кто это сделал?! — спросил папа и показал Капу на зелёные черепки. — Кто?! А Кап даже не отвернулся — совершенно нет совести! Тогда папа как следует разозлился и крикнул: — Иди в угол! В угол, я говорю! И лежать там!
Пёс опустил голову и поплёлся в угол. И хвост у него уже не был похож на вентилятор, это был обыкновенный поджатый хвостик с белым завитком на конце. В углу Кап улёгся, положил голову на вытянутые лапы, а на лапы свесил два чёрных лопуха. Только это были не лопухи, а уши.
Прошло очень много времени — наверно, целых десять минут, и тогда Кира-Кирюша сказала:
— Бедный Кап! Весь день лежит… И никому не жаль.
— Правда, простим его, — сказала мама.
— Можешь выйти из своего угла, — сказал папа.
А Кап никакого внимания. Как будто не ему сказано.
— Слышишь? — сказала Кира-Кирюша.
А Кап и ухом не ведёт.
Тогда мама достала из шкафа печенье и сунула прямо Капу в рот.
А Кап не берёт печенье. Так оно и осталось лежать рядом.
Кира-Кирюша конфету ему протянула. В бумажке. И бумажкой нарочно пошуршала. Очень Кап любит, когда конфетной обёрткой шуршат — сразу прыгать всегда начинает, лаять, хвостом вертеть. А сейчас и не поглядел на конфету. Как будто оглох…
Тут Вова сорвался с места, побежал на кухню, схватил там Капину миску и попросил у соседки Раисы Андреевны что-нибудь самое вкусное. Потому что соседка Раиса Андреевна готовит лучше всех в квартире, и все хозяйки с ней всегда советуются: сколько петрушки класть, сколько соли, и в духовку ставить или совсем не надо…
Кусок такого холодца положила Раиса Андреевна в миску, такого блестящего, будто лёд, сочного, словно пражский торт, ноздреватого, как швейцарский сыр — что Вова еле донёс его до комнаты. Он поставил миску перед Капом и сказал:
— На́, чуть сам не съел!
Думаете, Кап обратил внимание? Даже уши с пола не поднял.
— Собака заболела, — сказала мама. — Это ясно, как день. Помните, когда поранил лапу — он так же не ел целые сутки? — У него живот болит, брать печенье не велит, — сказала Кира-Кирюша. Она умела иногда говорить стихами. Один только папа молчал и ничего не говорил. Даже стихами. Он всё глядел и глядел — на Капа, на печенье, на конфету, на миску с холодцом, на Вову. Больше всего на Вову… И потом папа сказал: — Да, мне тоже ясно, как день. Только совсем другое. Мне ясно, как день, что Кап совершенно здоров. И что он не разбивал никакую зелёную чашку. И мы его очень обидели. И все должны просить прощения. Но особенно перед ним виноват один человек: тот, кто свалил на Капа свою вину!..
Они вчетвером стояли на мосту. Трое закинули свои удочки за перила, а четвёртой была Кира-Кирюша. Пятым же был Кап, и он не удил рыбу, не стоял на мосту, а непрерывно бегал от одного столбика перил к другому, потом к третьему, и всё ему надо было узнать, всё обнюхать. Уши у него при этом касались дощатого настила, и Вова боялся, что Кап занозит их. На берегу вокруг своего колышка, как циркуль вокруг ножки, крутилась коза. Кап залаял на неё раза два, но она не обратила никакого внимания — как будто не с ней говорили. — Интересно, кто быстрей плавает — коза или собака? — спросил Слава. — Тише вы! — сказал Колька. — Рыбу распугаете! — Вот бы заплыв такой устроить! — сказал Вова. — Коза, потом собака… — Тише вы! — опять сказал Колька. — Распугаете рыбу-то! — Потом леопард, — это Слава так пошутил. — Потом ты, — сказал ему Вова. — Рыбаки тоже! — сказал Колька. — Помолчать не можете! Вам только мух ловить! — Не хуже тебя, — ответил Вова. — Я зато нырять умею. Если рыба сорвётся и уйдёт, я — рраз! — и за ней! — Солдатиком каждый умеет. Даже Кира-Кирюша. Ты вот попробуй. Слава не договорил, потому что вдруг раздался всплеск, а вслед за ним крик.
— Ой! — кричал Колька. — Рыба плеснула!
— Ой! — кричала Кира-Кирюша. — Катя упала!
— Кто упал? — спросил Слава.
— Это её кукла, — объяснил Вова.
— Она утонет, а ей ещё ужинать надо, — сказала Кира-Кирюша и заплакала.
— То-то я слышу — плеск, — сказал Колька. — Я уж думал — щука. Мой брат тут, знаете, какую поймал? Во!
— Такие только акулы бывают, — сказал Вова. — Не плачь ты, купят тебе новую Катю!
А старая Катя покачивалась на воде, и течение медленно уносило её.
— Вот бы сейчас бульдозер был, — сказал Колька, — я бы сел… рраз… мне брат показывал. Щит опустил бы и давай землю сгребать. Вон там, где речка поуже. Плотину бы сделал… рраз… внизу бетонные плиты. Куклу бы к плотине и прибило.
— Капочка! — крикнула Кира-Кирюша. А Вова потом говорил, что это он первый крикнул «Капочка».
Случай с зеленой чашкой
У Вовы очень неплохая мама. Просто даже очень хорошая. Но посуду она всегда ставит на край стола. Такая уж привычка… Не на самый-самый край, но, всё-таки, близко от него. Да, но ведь это не значит, что посуда сама должна падать и разбиваться?! Например, зелёная чашка? Кто-то уж наверняка смахнул её со стола!.. Мама так и сказала Вове. А Вова ответил, что это не он, это Кап, не веришь? Ты ушла на кухню, а он как встанет передними лапами на стол, как заденет… Чашка дрык — и вбрызг… то есть, брык и вдрызг!.. И тут приходит папа с Кирой-Кирюшей, и мама показывает им на зелёные черепки. — Это не я, — сразу говорит Кира-Кирюша. — Это Вова. — Ничего не Вова, — говорит Вова. — А ты ябеда. — Перестаньте, — сказала мама. — Виноват во всём Кап. Вон он машет хвостиком, как ни в чём не бывало. И не стыдно ему! — Кто это сделал?! — спросил папа и показал Капу на зелёные черепки. — Кто?! А Кап даже не отвернулся — совершенно нет совести! Тогда папа как следует разозлился и крикнул: — Иди в угол! В угол, я говорю! И лежать там!
Пёс опустил голову и поплёлся в угол. И хвост у него уже не был похож на вентилятор, это был обыкновенный поджатый хвостик с белым завитком на конце. В углу Кап улёгся, положил голову на вытянутые лапы, а на лапы свесил два чёрных лопуха. Только это были не лопухи, а уши.
Прошло очень много времени — наверно, целых десять минут, и тогда Кира-Кирюша сказала:
— Бедный Кап! Весь день лежит… И никому не жаль.
— Правда, простим его, — сказала мама.
— Можешь выйти из своего угла, — сказал папа.
А Кап никакого внимания. Как будто не ему сказано.
— Слышишь? — сказала Кира-Кирюша.
А Кап и ухом не ведёт.
Тогда мама достала из шкафа печенье и сунула прямо Капу в рот.
А Кап не берёт печенье. Так оно и осталось лежать рядом.
Кира-Кирюша конфету ему протянула. В бумажке. И бумажкой нарочно пошуршала. Очень Кап любит, когда конфетной обёрткой шуршат — сразу прыгать всегда начинает, лаять, хвостом вертеть. А сейчас и не поглядел на конфету. Как будто оглох…
Тут Вова сорвался с места, побежал на кухню, схватил там Капину миску и попросил у соседки Раисы Андреевны что-нибудь самое вкусное. Потому что соседка Раиса Андреевна готовит лучше всех в квартире, и все хозяйки с ней всегда советуются: сколько петрушки класть, сколько соли, и в духовку ставить или совсем не надо…
Кусок такого холодца положила Раиса Андреевна в миску, такого блестящего, будто лёд, сочного, словно пражский торт, ноздреватого, как швейцарский сыр — что Вова еле донёс его до комнаты. Он поставил миску перед Капом и сказал:
— На́, чуть сам не съел!
Думаете, Кап обратил внимание? Даже уши с пола не поднял.
— Собака заболела, — сказала мама. — Это ясно, как день. Помните, когда поранил лапу — он так же не ел целые сутки? — У него живот болит, брать печенье не велит, — сказала Кира-Кирюша. Она умела иногда говорить стихами. Один только папа молчал и ничего не говорил. Даже стихами. Он всё глядел и глядел — на Капа, на печенье, на конфету, на миску с холодцом, на Вову. Больше всего на Вову… И потом папа сказал: — Да, мне тоже ясно, как день. Только совсем другое. Мне ясно, как день, что Кап совершенно здоров. И что он не разбивал никакую зелёную чашку. И мы его очень обидели. И все должны просить прощения. Но особенно перед ним виноват один человек: тот, кто свалил на Капа свою вину!..
На мосту
Они вчетвером стояли на мосту. Трое закинули свои удочки за перила, а четвёртой была Кира-Кирюша. Пятым же был Кап, и он не удил рыбу, не стоял на мосту, а непрерывно бегал от одного столбика перил к другому, потом к третьему, и всё ему надо было узнать, всё обнюхать. Уши у него при этом касались дощатого настила, и Вова боялся, что Кап занозит их. На берегу вокруг своего колышка, как циркуль вокруг ножки, крутилась коза. Кап залаял на неё раза два, но она не обратила никакого внимания — как будто не с ней говорили. — Интересно, кто быстрей плавает — коза или собака? — спросил Слава. — Тише вы! — сказал Колька. — Рыбу распугаете! — Вот бы заплыв такой устроить! — сказал Вова. — Коза, потом собака… — Тише вы! — опять сказал Колька. — Распугаете рыбу-то! — Потом леопард, — это Слава так пошутил. — Потом ты, — сказал ему Вова. — Рыбаки тоже! — сказал Колька. — Помолчать не можете! Вам только мух ловить! — Не хуже тебя, — ответил Вова. — Я зато нырять умею. Если рыба сорвётся и уйдёт, я — рраз! — и за ней! — Солдатиком каждый умеет. Даже Кира-Кирюша. Ты вот попробуй. Слава не договорил, потому что вдруг раздался всплеск, а вслед за ним крик.
— Ой! — кричал Колька. — Рыба плеснула!
— Ой! — кричала Кира-Кирюша. — Катя упала!
— Кто упал? — спросил Слава.
— Это её кукла, — объяснил Вова.
— Она утонет, а ей ещё ужинать надо, — сказала Кира-Кирюша и заплакала.
— То-то я слышу — плеск, — сказал Колька. — Я уж думал — щука. Мой брат тут, знаете, какую поймал? Во!
— Такие только акулы бывают, — сказал Вова. — Не плачь ты, купят тебе новую Катю!
А старая Катя покачивалась на воде, и течение медленно уносило её.
— Вот бы сейчас бульдозер был, — сказал Колька, — я бы сел… рраз… мне брат показывал. Щит опустил бы и давай землю сгребать. Вон там, где речка поуже. Плотину бы сделал… рраз… внизу бетонные плиты. Куклу бы к плотине и прибило.