Павел Гельбак
… И ВСЯ ЖИЗНЬ
Три повести об одной жизни

Вильнюс 1980

© Составление, «Вага», 1980 г.

НОЧИ БЕССОННЫЕ
Повесть первая

За меня извинился редактор

1

Бог жил на Арбате. Его адрес назвали врачи редакционной поликлиники. Они же предупредили: «Бог на метро не ездит. За ним надо посылать легковую машину». Черт бы побрал всех богов. Пора им знать, что идет война и раздобыть машину нелегкая задача.

Но бог нужен мне, а не я ему. Тамару угораздило свалиться в противотанковый ров. Врачи из женской консультации вынесли приговор: немедленно прервать беременность, ребенка все равно не удастся спасти. Единственный, кто может помочь — старейший гинеколог Вяткин. Решаю: не добуду машину — понесу дряхлеющего бога на руках. Он сегодня же должен осмотреть жену. Третий месяц мы ждем сына.

Секретарша главного редактора обрадовалась моему появлению:

— Легок на помине. Главный просил тебя вызвать.

— Разве он уже приехал?

— Выехал.

— Маша, мне нужна машина. Томке плохо.

— Надолго?

— Что надолго?

— Машина.

— На час. Может быть, на полтора.

— Попрошу старика. Никуда не уходи.

В кабинете я уткнулся в свежий номер нашей газеты. Быстро пробежал отчет о пленуме Московского комитета. Раз главный вызывает в такую рань — значит, я что-то напорол. Но что? Пленум окончился в одиннадцать. Диктовал отчет прямо на машинку. Страницу за страницей относили к Максу, а он отправлял их в типографию. Около трех утра на мой стол вывалился снаряд автоматической почты, заряженный полосой с отчетом. Прочитал и остался доволен: всего в меру — фактов, критики, положительного опыта, цитат.

В кабинет вошла Маша.

— Через пятнадцать минут машина в твоем распоряжении. Только не задерживай. Иди к Сергею Борисовичу, ждет. — Уже от дверей предупредила: — Старик мрачен.

Машинально сложил газету, сунул в карман.

В коридорах непривычная для редакции тишина. Еще молчат телефоны, не успели вернуться с заданий корреспонденты, а уборщицы, наоборот, успели выключить пылесосы.

У стенгазеты встречаю первых сослуживцев, тех, кто приходит пораньше, чтобы потрепаться до «летучки». Семен из отдела информации бросается мне навстречу:

— Как живешь, старик, как с этим бороться? — это его излюбленное приветствие. И озабоченно спрашивает: — Зачем тебя к главному вызывают?

Я пожимаю плечами. Семен тянет за руку к стенгазете:

— Смотри, здорово ребята придумали.

Под примелькавшимся названием стенгазеты «Клякса» кто-то написал: «Орган редакции, где курьером тов. Картошкина».

С улыбкой вошел в приемную главного. Маша пожала плечами:

— Нашел время веселиться. Благодарности тебе объявлять не собираются.

Сергей Борисович кивнул мне головой и снял трубку «вертушки» или «кремлевки» — того самого телефона, по которому можно звонить руководителям, минуя секретарш и помощников.

Пока главный набирал нужный номер, я оглядел кабинет. Еще не успели выбросить в корзину тиснутые ночью полосы. Они висели на специальном стенде, пристегнутые никелированными застежками.

— Товарищ Павлюков? — спросил у невидимого собеседника главный. — Это из «Красного знамени». Вы читали сегодня отчет о пленуме эмка? Нет? Я должен перед Вами извиниться. По моему недосмотру неправильно напечатали Вашу фамилию…

Вот где собака зарыта: переврал фамилию секретаря горкома партии. Лихорадочно листаю блокнот. Ведь всех членов президиума собственноручно переписал по моей просьбе заведующий особым сектором горкома. Вот и его записка. Ясно написано: «Павлюченко», а не «Павлюков». Значит, не моя вина.

— Вполне возможно, что корреспондент думал о снайпере Людмиле Павлюченко, когда писал отчет, — хохотнул в трубку главный. — Еще раз прошу извинения.

Трубка главного легла на рычаг.

— Можешь ехать, старик.

— Я хотел бы объяснить, Сергей Борисович.

— Зачем объяснять. Я же извинился.

В приемной меня встретил вопросительный взгляд Маши: «Всыпал?» Мое кислое выражение лица послужило ответом. Возможно, было бы легче, если б отругал.

2

На девять вечера меня вызвали в ЦК партии к инструктору Беркутову. Со Степаном Беркутовым мы знакомы много лет. Вместе учились в институте журналистики. Он даже пытался когда-то ухаживать за Тамарой.

Я позвонил по телефону:

— Что стряслось, Степан?

— Приедете — узнаете. — Как я мог забыть, что в служебном кабинете Беркутов разговаривает только на «Вы».

В бюро пропусков ЦК шумно. Терпеливо выстояв в очереди, узнал, что на меня «заявку еще не спустили».

На черных стекляшках золотом написано, что по телефону звонить можно только по служебным делам и только к работникам ЦК. Черная трубка, сохранившая еще тепло руки предыдущего товарища, сжата в моей ладони:

— Алло, товарищ Беркутов? Я пришел, но пропуск не заказан…

— Ждите.

Звяк. Трубка на том конце провода покоится на рычаге. Ничего не поделаешь. Придется ждать. Сажусь на стул у самых дверей. Единственный свободный.

Большинство посетителей ЦК в военной или полувоенной форме. Здесь лейтенанты в гимнастерках с фронтовыми погонами и генералы в парадных мундирах одинаково терпеливо выстаивают в очередях к телефону и окошечкам за пропусками. Стоят работники министерств и директора заводов, председатели колхозов и ученые, писатели и домохозяйки. Одних из присутствующих ждет выдвижение, других — поддержка в смелых начинаниях, а третьих — нагоняй за упущения в работе… Чего ждет от посещения ЦК эта красивая блондинка, сидящая у стены напротив? В руках у нее книга. Но она не читает. Глаза заплаканы. Я не успеваю додумать, что могло привести ее сюда, как слышу громкий голос, называющий мою фамилию. Подхожу к окошечку, протягиваю партийный билет.

Бесшумно скользит лифт. В коридорах величественная, торжественная тишина, шаги тонут в ворсе ковровых дорожек. Двери, двери, на них таблички с фамилиями. Комната 174. Под стеклом фамилия: «Беркутов С. И.» Как же Степана по отчеству? Тогда, в студенческом общежитии, его называли просто Степкой, а как теперь его величать: Иванович, Иосифович? Кажется, Игнатович. Нет, не помню. Придется избегать обращения по имени и отчеству.

— Здравствуйте, вы меня вызывали?

— Да, садитесь.

Беркутов перекладывает с места на место