- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (55) »
задевая их обоих, протащили убитого.
— Он что, сам богу душу отдал? — Лейтенант кивнул вслед уходящим.
Философ смолчал, но в его молчании не чувствовалось отступления.
— Ползать ты умеешь? — продолжал лейтенант. — Кому-то надо идти в разведку. Поползешь ты.
— Куда лезть? — безучастно спросил Философ, будто речь шла о чем-то пустячном, будто его просили о маленьком одолжении.
— Куда же еще, туда! — Лейтенант показал в сторону болота. — К утру доложить, где они, сколько их.
Он ошалел, когда Философ, неуклюже расставляя ноги, полез из траншеи.
— Карабин оставь, дурак, он тебе ни к чему.
Философ послушно передал оружие и исчез в темноте.
К утру он не вернулся. Не было его и через день, через двое суток. Его перестали ждать, а по правде говоря, не ждали с самого начала. Лейтенант ломал комедию с разведкой. Ни в какую разведку здесь не ходили и разведывать было нечего болото гибельное, и начиналось оно сразу же за траншеей, удививительно, как только противник пробирался. Не ждал лейтенант такого фокуса от Философа, думал, сдрейфит тот. Очень уж хотелось ему посмотреть, что случится с физиономией Философа. Ну, а раз так получилось, то туда ему и дорога, не велика потеря. Одним меньше… Гарнизон таял. В первую ночь, помимо убитых, вычеркнули из списка еще одного. Чертова Дюжина, привязанный к кресту на кладбище, там и остался, удавился ремнями. Из пополнения к четвертому бою уцелели Кучерявый, Рябой Нос, Стеснительный да Охотник. Он привязался к Охотнику, держал при себе и уже решил, что произведет его в сержанты, если возникнет такая необходимость. Нынешний сержант не заставил долго ждать, только икнул, сглотнув гранатный осколок. Но и его преемник не успел даже лычки нашить. Последние свои минуты Охотник провел в обществе лейтенанта, и эти минуты, будь он жив, остались бы в его памяти как самые упоительные. Он сполна испытал на себе нерасплесканную командирскую ласку и был даже немного напуган ее неожиданной потопной щедростью. Лейтенант не отходил от него ни на шаг, пускался на откровенные разговоры, согревал взглядом. Началось с того, что он перестал называть его Охотником, поскольку только что произвел в сержанты, и пообещал самолично подправить виски, когда тот будет бриться. — На войне главное — держать себя в форме, — посвящал он в тайны окопного бытия. — Побеждает тот, кто лучше побрит и чище вымыт. У опрятного солдата боевой дух выше. Говоря это, лейтенант следил за выражением заросшего лица новоиспеченного сержанта — не слишком ли тот переживает, устыдившись клочков щетины на подбородке и неистребимой грязи под ногтями. Чтобы не нанести ненароком душевной травмы, поспешно добавил: — Ты заходи ко мне, не стесняйся. У меня зеркало есть. Потом они говорили о НИХ. — Мы бы давно прикончили их, имея с полдюжины таких, как ты, — признавался в своих симпатиях лейтенант. — У них тоже, поди, есть снайперы, — скромно заметил Охотник. — Есть, — согласился лейтенант. — Но до тебя далеко. Ты прирожденный, у тебя от бога. Прищуришь глаз — и нет человека. Один взвода стоишь. Я прикажу другим не стрелять, а ты уж постарайся. Вот увидишь, побегут, не выдержат. И еще они говорили о спасении души. — Хочешь жить — убивай. Другого закона на войне нет. — Так-то оно так, и все равно муторно. Зверя и то жалко, а тут человек все же. Был и нет его, разве что ночью примерещится. Не ожидал лейтенант такого от Охотника, видать, не раскусил он его до конца. — Ты это брось, — сказал он строго. — Враг всегда враг, он хорош только мертвый. — Вдруг там мир объявят или перемирие, а мы здесь знать ничего не знаем и палим, грех на душу берем. — Глаз у тебя охотничий, а сам внутри — гнилой. Грех на душу… Такую душу — наизнанку да в солдатский нужник, чтобы не смердила, — не на шутку рассердился лейтенант. Он дошел бы до более крепких выражений, но не успел. Начиналось! Две тени были уже совсем близко и надвигались прямо на них. Они прятались за земляным бугром — только головы да плечи. Один, должно быть, присматривался, другой изготовился к стрельбе. — Которого? — шепотом спросил Охотник. — Того, что целится. Не подкачай, с богом. Охотник никогда так не старался. И дыхание придержал, и руку заговорил. Спустил крючок плавно, пуля пошла наверняка. Лейтенант увидел, как сразу после выстрела тень дрогнула, сползла за бугор. — Теперь второго… — начал было он и осекся. Охотник оседал на дно траншеи. В центре лба зияла дыра, и темная струйка уже добралась до подбородка. Он долго не мог понять, что произошло, тупо смотрел на обращенное к нему щетинистое лицо, не слыша ни открывшейся по всей позиции стрельбы, ни вскриков раненых, ни бешеной ругани распаленных боем солдат. Возможно, к ночи, никого, кроме него, в живых и не осталось. С докладом никто не пришел, и сам он проверять не стал. С наступлением темноты он выбрался из траншеи и, сжимая в руке пистолет, пополз в туман, в болото.
Он полз туда. Ярость, дикая, необузданная ярость захлестывала лейтенанта. Она расперла его до размеров танка, напоила горючей смесью, одела в броню. Рыча и скрежеща зубами, он пер напролом, сквозь треск кустарника, чавканье болотной жижи. Ему не надо было выбирать направление. Он пожирал глазами темноту и бросал себя туда, где гуще зловонье, где плотнее смрад. Они могли быть только там, в самом аду. Остановить его могла только встреча. И уже на исходе ночи он вдруг замер, еще ничего не видя и не слыша, но точно зная, что впереди кто-то есть. Заглохший танк превратился в совиное ухо. Шуршал туман, лопались, всплывая, газовые пузыри, вздыхала больная вода. И вот — сопенье, шорох, потом захрустело, зачмокало. Лейтенант выжидал, пока предрассветная моль истончала ночные покрывала, и наслаждался мстительной тяжестью пистолета. Можно было уже стрелять — шагах в десяти обозначилась спина. Размытая туманом, она казалась неимоверно большой — в такую палить разве что из пушки. Призрак, похоже, сидел на корточках и непрерывно шарил вокруг себя руками, словно искал что-то. Он был без оружия. — Эй! — окликнул лейтенант. — А, лейтенант. Рад видеть, — не сразу отозвался призрак голосом Философа. — Не хотите ли чернички, я уже пятый день пасусь. Ничего, брюхо набить можно. Лейтенант подобрался поближе, почти вплотную. Губы у Философа от ягоды были иссиня-черные, и весь он перемазался соком, но выражение лица не изменилось — та же постная рожа. — Ты что же, гнида, здесь отсиживаешься? — Какая разница, где. Жду, пока вы там друг друга не перестреляете. А тут тишина, благодать. Сыро, правда, но
К утру он не вернулся. Не было его и через день, через двое суток. Его перестали ждать, а по правде говоря, не ждали с самого начала. Лейтенант ломал комедию с разведкой. Ни в какую разведку здесь не ходили и разведывать было нечего болото гибельное, и начиналось оно сразу же за траншеей, удививительно, как только противник пробирался. Не ждал лейтенант такого фокуса от Философа, думал, сдрейфит тот. Очень уж хотелось ему посмотреть, что случится с физиономией Философа. Ну, а раз так получилось, то туда ему и дорога, не велика потеря. Одним меньше… Гарнизон таял. В первую ночь, помимо убитых, вычеркнули из списка еще одного. Чертова Дюжина, привязанный к кресту на кладбище, там и остался, удавился ремнями. Из пополнения к четвертому бою уцелели Кучерявый, Рябой Нос, Стеснительный да Охотник. Он привязался к Охотнику, держал при себе и уже решил, что произведет его в сержанты, если возникнет такая необходимость. Нынешний сержант не заставил долго ждать, только икнул, сглотнув гранатный осколок. Но и его преемник не успел даже лычки нашить. Последние свои минуты Охотник провел в обществе лейтенанта, и эти минуты, будь он жив, остались бы в его памяти как самые упоительные. Он сполна испытал на себе нерасплесканную командирскую ласку и был даже немного напуган ее неожиданной потопной щедростью. Лейтенант не отходил от него ни на шаг, пускался на откровенные разговоры, согревал взглядом. Началось с того, что он перестал называть его Охотником, поскольку только что произвел в сержанты, и пообещал самолично подправить виски, когда тот будет бриться. — На войне главное — держать себя в форме, — посвящал он в тайны окопного бытия. — Побеждает тот, кто лучше побрит и чище вымыт. У опрятного солдата боевой дух выше. Говоря это, лейтенант следил за выражением заросшего лица новоиспеченного сержанта — не слишком ли тот переживает, устыдившись клочков щетины на подбородке и неистребимой грязи под ногтями. Чтобы не нанести ненароком душевной травмы, поспешно добавил: — Ты заходи ко мне, не стесняйся. У меня зеркало есть. Потом они говорили о НИХ. — Мы бы давно прикончили их, имея с полдюжины таких, как ты, — признавался в своих симпатиях лейтенант. — У них тоже, поди, есть снайперы, — скромно заметил Охотник. — Есть, — согласился лейтенант. — Но до тебя далеко. Ты прирожденный, у тебя от бога. Прищуришь глаз — и нет человека. Один взвода стоишь. Я прикажу другим не стрелять, а ты уж постарайся. Вот увидишь, побегут, не выдержат. И еще они говорили о спасении души. — Хочешь жить — убивай. Другого закона на войне нет. — Так-то оно так, и все равно муторно. Зверя и то жалко, а тут человек все же. Был и нет его, разве что ночью примерещится. Не ожидал лейтенант такого от Охотника, видать, не раскусил он его до конца. — Ты это брось, — сказал он строго. — Враг всегда враг, он хорош только мертвый. — Вдруг там мир объявят или перемирие, а мы здесь знать ничего не знаем и палим, грех на душу берем. — Глаз у тебя охотничий, а сам внутри — гнилой. Грех на душу… Такую душу — наизнанку да в солдатский нужник, чтобы не смердила, — не на шутку рассердился лейтенант. Он дошел бы до более крепких выражений, но не успел. Начиналось! Две тени были уже совсем близко и надвигались прямо на них. Они прятались за земляным бугром — только головы да плечи. Один, должно быть, присматривался, другой изготовился к стрельбе. — Которого? — шепотом спросил Охотник. — Того, что целится. Не подкачай, с богом. Охотник никогда так не старался. И дыхание придержал, и руку заговорил. Спустил крючок плавно, пуля пошла наверняка. Лейтенант увидел, как сразу после выстрела тень дрогнула, сползла за бугор. — Теперь второго… — начал было он и осекся. Охотник оседал на дно траншеи. В центре лба зияла дыра, и темная струйка уже добралась до подбородка. Он долго не мог понять, что произошло, тупо смотрел на обращенное к нему щетинистое лицо, не слыша ни открывшейся по всей позиции стрельбы, ни вскриков раненых, ни бешеной ругани распаленных боем солдат. Возможно, к ночи, никого, кроме него, в живых и не осталось. С докладом никто не пришел, и сам он проверять не стал. С наступлением темноты он выбрался из траншеи и, сжимая в руке пистолет, пополз в туман, в болото.
Он полз туда. Ярость, дикая, необузданная ярость захлестывала лейтенанта. Она расперла его до размеров танка, напоила горючей смесью, одела в броню. Рыча и скрежеща зубами, он пер напролом, сквозь треск кустарника, чавканье болотной жижи. Ему не надо было выбирать направление. Он пожирал глазами темноту и бросал себя туда, где гуще зловонье, где плотнее смрад. Они могли быть только там, в самом аду. Остановить его могла только встреча. И уже на исходе ночи он вдруг замер, еще ничего не видя и не слыша, но точно зная, что впереди кто-то есть. Заглохший танк превратился в совиное ухо. Шуршал туман, лопались, всплывая, газовые пузыри, вздыхала больная вода. И вот — сопенье, шорох, потом захрустело, зачмокало. Лейтенант выжидал, пока предрассветная моль истончала ночные покрывала, и наслаждался мстительной тяжестью пистолета. Можно было уже стрелять — шагах в десяти обозначилась спина. Размытая туманом, она казалась неимоверно большой — в такую палить разве что из пушки. Призрак, похоже, сидел на корточках и непрерывно шарил вокруг себя руками, словно искал что-то. Он был без оружия. — Эй! — окликнул лейтенант. — А, лейтенант. Рад видеть, — не сразу отозвался призрак голосом Философа. — Не хотите ли чернички, я уже пятый день пасусь. Ничего, брюхо набить можно. Лейтенант подобрался поближе, почти вплотную. Губы у Философа от ягоды были иссиня-черные, и весь он перемазался соком, но выражение лица не изменилось — та же постная рожа. — Ты что же, гнида, здесь отсиживаешься? — Какая разница, где. Жду, пока вы там друг друга не перестреляете. А тут тишина, благодать. Сыро, правда, но
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (55) »