- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (31) »
пузыриками пены и звало иссохшие губы к своей питательной горечи.
Бедняга, вошедший в учреждение, раскланивался с оным препочтительно. Его встречали возгласы, кои он принимал как должное поклонение — таланту. Немедленно проследовали его опорки к бару, затем в нишу, где инсталирован был колченогий столик, сосланный туда за некрепость в членах и наклонность охать при каждом ударе грузного и мокрого опивевшего кулака, — кулак сим огорчался и начинал скучать, что не входило в расчеты коммерсанта и величавого владыки учреждения. Владыка учреждения, человек толстый, серьезный и подозрительно благообразный, смахивал на крыжака. Но он невозмутимо поглядывал в нишу. Там опорочник, суетливо краснея веками и разросшимися, как крапива, усами подавая по тараканьему, устанавливал фужеры, то доливая их водой, то отпивая из каждого. Тоненькие палочки, чуть касаясь фужеров, роняли тонкий звон: — динь-день-день… динь-динь… донь-доонь… и проч. Завершив подготовительное, талант глянул в толпу и сказал гнусавенько: «денечек», — тогда он наклонился над фужерами, лицо приняло тяжелый оттенок холода, руки пристали друг к другу локтями, палочки бросились к фужерам и оттуда понесся тоненький напев «денечка». Динь-динь, ди-ринь, ди-ринь, динь-динь-динь-ди-ринь…. и далее. Холодное индиго текло в окно. Дверь еще приостановилась и тихо шмыгая скользнул, неловко хмурясь другой. Вслед ему зашептался дальний столик: «Темрюков…. а чорт его душу знает…. собаку Васькину убил…. Три рубли отдал… чорт его…. ну да тоже ведь известно…. зря народ болтает…. чего зря, общеизвестно…. уж факт говорит…. факт — факт! Холостой да дурак: все и дело то….» На сем обрывались эти излияния, подлинный смысл коих оставался весьма темен. Плодившие таковые размышления быстро погружались в мрачное рассмотрение действительности, подозреваемой в тайном намерении подковать всякого с оной соприкасавшегося.
Хмурый новичек проходил меж столиками. Столики испытывали переход из одного состояния материи в другое — из твердого переходили в коллоидальное. Хмурый чувствовал себя пронзенным взглядами, на перекрестке коих попахивало свалкой. Однако, один из столиков, прохрипев «умми-рраю», принял его к своему борту. Человек на месте. Каждый человек, согласно общему плану мироздания, должен иметь какое-нибудь место (идеологическая база самоубийства).
Денечек нежно и тонко разносился по воздуху, напоенному густым паром пива. Он пел, заглядывая вам изредка за спину — тогда по ней пробегал хитрый холодок — он вспоминался слезами, орошавшими давнее время землю. Ритмическое покачивание звуков обертывалось словами, за словами тенью вставал мотив. Снова слышались жалобные слова. Так денечек терзал сборище подозрительных и плохо отстиранных личностей. Это терзание наносило раны, оно вскрывало язвы. Язвы заливались пивом, — так завершался круг алкоголизирования населения. Крыжачистый владыка усматривал здесь величайшую гармонию, которую когда-либо замечал глаз человеческий.
Хмурый проклинал на трех языках денечек. Это было не в его стиле.
Тут певец споткнулся. Однако с трудом переваливая через согласные, сунулся далее:
V
Он зашипел трубкой: — Я сказал «тру-ту-ту» и «брилли-брилли», — и так как я, опешив, молчал, — добавил: — моцион языка.Почтенное учреждение завершило свою дневную задачу. Уже величавый смотритель грузно наклонился над стойкой; отчетливо и резко защелкали счеты под кургузыми и громадными пальцами. Деморализованное население разошлось. Пять душ проедалось в кабачке. Хмурый был там. Неожиданно встал он, оглядев налитых пивом неподвижников, расслабленные губы и ползавшие по столу за крошками руки, — вошел он в нишу, уселся к колченогейшему. — Поете, — сказав он, горько переваривая пиво, — поете. И что поете. Денечек поете. Разве сейчас надо денечек петь? Дураки. — Безобразь полегче, — посоветовал остановившийся и до крайности заинтересованный услужающий Личарда. — Какой денечек… — хриплый смех забегал вкруг ниши. — Эх, вы. Вы люди? Так: — денечки вы — не люди… — Жила, — ответствовали из угла, — молчал бы. Зачем собаку стрелил? На вопрос не отвечая, он продолжал: — Я вот могу спеть… — и с усмешечкой, обличавшей его крайнюю скромность: — желаете послушать? — Споет, — резюмировал угол. — Пожди, вот ему так споют ребята, месяц у Лексей Николаича в больнице отваляешься. Сие было контрасигновано: — Обязательно: да. — Неужели нет? — Очень просто. — Лахудристый малый: — поучат. — В лучшем виде. В самом лучшем виде. — Тогда и петь будешь! Он пробовал поспорить: — А вы меня знаете? — А кому он, ребята, нужен. — Трофим возьмет: у него девка молодая. — Хрен у меня есть молодой. Девку побережем. — Вот так хрен, мать твою не замать! А тебе и крыть нечем — видал. — Да что с этаким дерьмом связываться. — Руки марать. — Поганым горшком накрыть… — ….сверху плюнуть… — ….сбоку екнуть…. — ….сверху ахнуть…. — ….тарарахнуть…. — ….чтоб не возился…. не крутился…. — Не орите. Слово дайте… — ….наддайте…. — ….городской…. — ….инструментальный…. — ….нахлебнички, мать вашу…. — ….курицыны дети…. — ….свернешься…. — ….да в зубы ему смотреть…. — ….наделали вас на нашу голову…. — ….старики то были дураки: с женами спали…. — ….у нас не по эндакому…. — ….мы ребята — пройды…. — Мы — тройные! Кованные! Мы — свихниголовые! — ….ножики пудовые…. И ежась от скуки, длинной и нестерпимой, выслушивал хмурый наш персонаж эти перекликавшиеся проклятия — одно другого глупее и придурковатее. Выслушал без гнева, ибо общий тембр ражей ругани указывал, что далее упоминания сродников, обеспеченных такими-то (имя-рек) способами, — дело на сегодняшний вечер не двинется. Ежась, поеживаясь, выслушивал он: — А ну, химик, еще чего? — Заленился, подкованный, двустнастный, четырехпроцентный! Общее едкое фырканье покрыло последний эпитет: — Его, ребята, на заводе Максимыч трубкой мерил. И-ги-ги! Угол разгружался, а четырехпроцентный с грустью следил удалявшуюся аудиторию. В отворенную дверь свежо мотнулся сквозняк, приналег на окно, рамы визгнули, вскрылись, трава качнулась из-за подоконника, и оттуда потянул запинающийся речитатив:(А. Грин)
— И зачем же я вас ми-иленъкий узнала?
— Ззачем полюби-и-ила я вас,
Биз вас ба я гористи ни зна-а-ала,
Теперь жи я
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (31) »