после их прибытия. Он постоял на платформе, не обратив внимания на дремавшего на скамейке поддавшего работягу и, не спеша, направился в село. Поддавший работяга взглядом передал Стручка пареньку, что вертелся неподалеку.

...В чайной Стручок заказал пару пива и устроился за столиком рядом с шумной компанией, которая внимала герою дня ― трактористу, и, надо полагать, скоро был в курсе дела. Но Стручок не торопился уходить: электричка на Москву была только через пятьдесят минут.

Старательно пивший пиво паренек из МУРа допил последнюю кружку и удалился.

― Стручок все узнал, ― доложил он Гусляеву.

― Ведите его, а я поехал, ― решил Гусляев. ― В Покровском-Стрешневе и на Рижском вокзале вас будет ждать подмена.

"Победа" тронулась. Миновав Дуньково, шофер довел скорость до предела и отключил сирену.

Казарян спросил у Смирнова:

― Стручка будем брать сразу или доведем до Куркуля?

― Ты можешь дать гарантию, что Стручок расколется сегодня же? вопросом на вопрос ответил Смирнов.

― Не могу.

― А если у них договоренность на срок? Тогда Куркуль, не дождавшись Стручка в определенное время, уходит с концами. И все надо начинать сначала.

― Может, на подходе возьмем?

― А если Куркуль срисует все со стороны?

― Не хочу я, Саня, пускать Стручка к Куркулю. Мало ли что.

― Выхода нет. Старайтесь только не засветиться. Очень старайтесь, очень!

Стручок на троллейбусе добрался до Белорусского вокзала, по Кольцевому метро доехал до "Киевской", у извозной стены влез опять в троллейбус и вышел у мосфильмовской проходной.

Мимо строившихся новых корпусов киностудии, мимо нелепого жилого дома киноработников ― к церкви и вниз, к селу Троицкому.

Вести Стручка было непросто: пустынно, открыто, безлюдно. И яркий день. Но довели вроде бы благополучно, последний раз проверившись в конце улицы, спускавшейся к Сетуни.

Стручок, не оглядываясь, направился к избушке, стоявшей на самом берегу. Избушка стояла на отшибе, за огородами, и была когда-то баней у воды, но сейчас имела вид вполне жилой. Стручок вошел в избушку.

― Что будем делать? ― спросил Гусляев у Казаряна. Казарян лежал на травке у загаженной церкви. Он покусал пресный листочек липы и сказал:

― Будем ждать темноты.

В сумерках приехал Смирнов. Увидев Казаряна, подошел, прилег рядом.

― Что будем делать? ― спросил у него Казарян.

― Подождем еще чуток. Из избы никто не выходил?

― Никто.

― Они что там, под себя ходят?

― Чего не знаю, того не знаю.

― Они вас не просекли?

― Был уверен, что нет. А теперь сомневаюсь.

― Могут уйти ночью?

― Больно открыто. Маловероятно.

― Но возможно. Будем брать через полчаса. ― Смирнов встал, одернул гимнастерку, подтянул ремень с кобурой, потом опять сел, снял сапоги, перемотал портянки и снова обулся. Был он в своем удобном для черной работы хабэ бэу.

Они шли к избушке, не скрываясь.

― Я первым пойду, ― сказал Казарян. Смирнов насмешливо на него посмотрел, ответил:

― Порядка не знаешь. Закупорили-то как следует?

― Не сомневайся.

Жестом остановив Казаряна, Смирнов, стараясь не наступать на грядки, двинулся к избушке. Метрах в тридцати остановился и прокричал:

― Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!

Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два маленьких высоких оконца.

― Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь! ― снова выкрикнул Смирнов.

Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.

― Не стреляйте! Не стреляйте! ― моляще крикнул он. А они и не собирались стрелять.

Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил через оконце, когда Стручок уже бежал к Смирнову. Стручок упал, Смирнов, не скрываясь, рванулся к крыльцу.

В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян, крикнул с крыльца:

― Саня, ты живой?

Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел контур человеческого тела, лежащего на полу.

― Фонарь! ― попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал, нашарил у двери выключатель и врубил свет.

Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе. Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки ― одна пустая, другая ополовиненная, и стакан.

― Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, ― сказал Казарян и вдруг вспомнил: ― Как там Стручок?

― Наповал. Прямо в сердце, ― тихо сообщил Гусляев.

― Скот! Скот! ― завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно содрогнулся.

Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.

― Что же не весел?

― А собственно, чему радоваться?

― Но и горевать нет причины.

― Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.

― Так то уголовники, Саша.

― А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.

― Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и успокойся.

― Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?

― Иди.

Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник, когда услышал за спиной:

― Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?

Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:

― А вы хотите, чтобы я узнал?

― Нет, ― сказал Сам. ― Нет.

Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян, устроился за столом и повторил слова Самого:

― Вот и все.

Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:

― А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?

― Зачем? ― удивился Смирнов.

― Сказать, что он на меня надеялся.

Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы. Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев. От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты бездумно.

...Мимо фигурных, с башенками, разными верандами с цветными стеклами дач, разбросанных меж деревьев Дворцовых аллей, они вышли к Красноармейской.

― Проводишь? ― спросил