годах её царствования как можно точнее. Многие диалоги в этой книге и все приведённые в ней цитаты из писем подлинные; для большей связности повествования я соединила Северный мятеж с заговором Ридольфи и изменила обстоятельства, при которых он был раскрыт, а также сократила рассказ о длительных переговорах по поводу брака с Алансоном. Точная причина смерти Эми Дадли не известна никому; изучив дошедшие до нас немногочисленные косвенные свидетельства, я выдвинула собственную версию, но это всего лишь версия, подтвердить которую фактами невозможно. Однако принято считать, что в смерти Эми виновен Роберт Дадли. Это первая загадка в биографии Елизаветы Тюдор; вторая, и ещё более неразрешимая, — насколько далеко она зашла в физических связях с мужчинами. Каковы бы ни были психологические травмы, полученные ею в ужасном детстве, когда её домогался собственный отчим, полагаю, она осталась незамужней потому, что для неё властолюбие поистине было сильнее зова плоти. Беспощадная, циничная, одарённая блестящим умом, она остаётся одной из самых замечательных женщин в истории человечества. Я попыталась представить её, а также её родственницу и противницу, несчастную Марию, королеву Шотландскую, настолько правдиво и беспристрастно, насколько только могла.

Эвелин Энтони.

Лондон, 1960 г.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стоял ноябрь, самый печальный из месяцев английской зимы, когда злобный ветер уже успел сорвать с деревьев последние жёлтые листья, а земля раскисла от дождей. До конца 1558 года оставалось лишь два месяца; то был год бедствий и смут, и этим он походил на всё царствование королевы Англии, которая ныне лежала больная в своём лондонском дворце.

Мария Тюдор правила уже шесть лет^[1], и большинство её подданных надеялись, что её болезнь будет смертельной. Страна до предела обнищала, её разрывали на части религиозные междоусобицы, война с Францией не принесла ей ничего, кроме унижения и разгрома, а сама королева была больной фанатичкой, тело которой изнуряла водянка, а душу грызла безысходная тоска.

В тридцати милях от Лондона, в графстве Хертфордшир, сводная сестра королевы Марии Елизавета стояла у окна своей комнаты в усадьбе Хэтфилд, окидывая взглядом мокнущий под дождём парк и оголившиеся деревья. Этот вид был ей знаком едва ли не с рождения; в детстве она играла в этой самой комнате, а по этому парку каталась на своём первом пони. Хэтфилд был единственным местом, которое она могла назвать родным домом. У Елизаветы было очень мало привязанностей, и всё же она любила эту старую усадьбу из красного кирпича, с которой её связывали воспоминания о детстве. Долгие часы проводила она здесь в одиночестве, предпочитая лучше побыть наедине с собственными мыслями, чем оставаться в обществе женщин, которые прислуживали ей и доносили королеве Марии о каждом её шаге. Елизавета была не такой высокой, как казалась: иллюзию высокого роста создавали очень стройная фигура и безукоризненная осанка, а черты бледного лица поражали скорее своей необычностью, чем красотой в общепринятом смысле этого слова; нос с горбинкой, глаза прикрыты тяжёлыми веками. То были странные глаза — большие, блестящие и чёрные как агат. Елизавета унаследовала их от своей матери Анны Болейн^[2], о красоте которой некогда шла очень дурная слава, но светлой кожей и огненно-рыжими волосами она напоминала своего отца — гиганта-деспота Генриха VIII^[3]. Спускались ранние зимние сумерки, вышивать или читать стало уже невозможно; в доме стояла мёртвая тишина, а Елизавета стояла и пристально смотрела на струи дождя за окном.

С Хэтфилдом было связано столько событий прошлого, столько самых ранних её воспоминаний, смутных и путаных, принадлежало этому старому дому, где она появилась на свет, будучи наследницей английского трона. Когда она была двухлетней крошкой, к ней уже была приставлена многочисленная свита: слуги, пажи и фрейлины. Иногда здесь появлялась странная темноволосая женщина, от которой сильно пахло духами, — Елизавета знала, что это её мать; ещё в её памяти сохранилось воспоминание о светловолосом великане, таком тяжёлом, что под его шагами дрожал пол; он поднял её и поставил на окно. Когда она научилась сама взбираться на подоконник, все фрейлины и пажи вдруг куда-то исчезли, а её стали называть просто леди Елизаветой. Избалованная девочка стучала кулачками, недоумённо требуя объяснить, куда подевалась её челядь и почему те немногие, что остались, обращаются к ней по имени и без поклонов. Никто не был в силах объяснить ей, что она больше не принцесса, что её отец развёлся с матерью и своим указом объявил Елизавету незаконнорождённой.

Мать её больше не навещала, а когда гувернантка леди Брайан тихо сказала ей, что Анна Болейн умерла, Елизавета лишь непонимающе вытаращила на неё глаза. Для ребёнка слово «смерть» было лишено всякого смысла. От неуверенности девочка всё больше раздражалась, но чем больше вопросов она задавала, тем менее понятными были ответы. Лишь много лет спустя, когда она уже могла выглянуть из окна, не залезая на подоконник, служанка шёпотом рассказала ей, как именно умерла её мать-королева. Елизавета пронзительно вскрикнула, подбежала к умывальнику, и её стошнило. Долгое время по ночам она с криком ужаса просыпалась от кошмаров, в которых ей снился отец, стоящий с высоко поднятым окровавленным топором в руках.

Она помнила, как её сводная сестра Мария, старая дева двадцати двух лет, однажды пришла к ней посреди ночи, зажгла свечу и сидела у её постели, пока она не заснула. Мария не любила Елизавету, но её странные поступки озадачивали девочку; она дарила сестре подарки на Рождество и новый год и уверяла её, что отец — хороший, добрый человек и заслуживает любви своих детей, хотя и она и Елизавета знали правду о его делах.

А когда их отец наконец умер, Мария каждое утро ходила к мессе и молилась за упокой грешной души, наверняка оказавшейся в аду, — если, разумеется, у этого человека вообще была душа. Елизавете всегда было трудно понять Марию.

Затем Мария влюбилась в короля Испании Филиппа^[4] и вышла за него замуж вопреки воле своего народа. И всё же, будучи замужней женщиной и королевой, чью власть никто не ставил под сомнение, она вряд ли знала о политике и страстях человеческих столько, сколько её сестра. Любовь рано пришла к Елизавете в образе громогласного красавца, который после смерти короля Генриха женился на её мачехе Екатерине Парр. Елизавета жила в их доме, и в тринадцать лет её