на хождение по эрмитажным залам и вышел с унылым сумбуром в голове, унося ощущение тяжелого потрясения и недоуменности. Что толку — провел в Эрмитаже часы? Дни, недели, месяцы нужно, чтобы вобрать в себя и хоть как-то упорядочить его богатства… И, может быть, нё хватит многих лет, целой жизни? Конечно, не хватит… И вообще — зачем такое богатство? Зачем здесь собрано столько? Зачем, зачем, ЗАЧЕМ? Эта мысль в разных оттенках мерцала неразрешенно, хотя я все время улавливал какой-то подспудный и словно бы вполне ясный кому-то смысл…

Вот такое же должно быть потрясение у мирного жителя глухой глубинки в столичном граде с его многолюдьем, машинными потоками, витринами-манекенами, консервно-бутылочным, товарным изобилием, гулом-ритмом, богатством и суетой жизни, как бы презрительно отметающим его провинциальное бытие, его оробелую сущность, казавшуюся дома, в лесной стороне, такой определенной и нужной миру. Впрочем, я взял сравнение лишь для тогдашнего неискушенного мужичка с постоянным запахом сена и овчины, для какой-нибудь тетки в сарафане, в цветном сборчатом фартуке. Нынешний провинциал, особенно молодой, с прической под питекантропа, в тертых джинсах или в полосатых штанах, в вывернутых наизнанку резиновых сапогах и с орущим транзистором, ориентируется в незнакомом городе уверенней исконного горожанина. Но двадцать лет назад такой провинциал только нарождался в посадах и на пригородных станциях, а может, его еще и не было совсем.

Среди хаоса эрмитажных впечатлений «Золотой дождь» все-таки постепенно выступил, отстоялся, чем-то надолго задел меня и родил странное, тем более на сегодняшний день, желание.

Впрочем, такое ли уж странное? У меня ли одного? Не случалось ли вам самим, возвращаясь домой после выставок, музеев, галерей, ощущать потребность иметь у себя, дома, нечто тождественное, ну, пусть не все, пусть хоть малую малость, но что-нибудь оттуда: открытки, репродукции, альбомы… А еще бы лучше всю выставку, весь Эрмитаж… Что же тут плохого? Лично у меня такое с детства. Приходил с бабушкой из зоопарка — тотчас кидался искать по немногим книжкам тех зверей, и надо мне было немедленно приниматься их срисовывать, переводить (вырезать не разрешалось), а потом все добытое помещать в тетрадку за неимением альбома и быть надолго счастливым…

Что за странность такая? Инстинкт собственника? Любознательность? Овеществление абстрактной мечты о своем зоопарке? А такая мечта была, и очень трогательная, очень радужная: что, если бы под нашим северным небом устроить тропики под огромной прозрачной крышей, и чтобы там все — как в Южной Америке или как в Африке. Понимаете, — чтобы жирафы паслись, баобабы росли… Золотая греза? Фантазия? Несбыточность… А все-таки золотая… Может быть, как тот дождь.

О тропиках многие мечтают, собирают книги, смотрят фильмы, разводят кактусы и рыбок, возятся с орхидеями, а мечта остается мечтой. Ведь там где-то есть семейство бромелиевых, в цветах и в листьях которых, как в аквариумах, скапливается дождевая вода, и живут высоко над землей головастики и лягушки. Усачи-дровосеки из Гайаны достигают^- четверти метра в длину. В реке Ориноко живут речные дельфины и скаты. В саваннах Африки встречается до сотни видов антилоп. И какие разные: канны, бубалы, сернобыки, куду, газели, гну, импалы, конгойи… А скорпионы Суматры бывают величиной в ладонь… Да что там! О, господи, до чего хочется повидать весь этот животный, растительный, каменный и водный живой мир, всю Землю с ее океанами, пампасами, Андами, саваннами, Сингапурами и Парижами, побывать и там, где не стихает людская жизнь и молвь, и там, где от века лишь ветер пустыни да исполинское молчание Гималаев…

А еще хочется увидеть все земные грозы и облака, закаты и радуги на всех широтах, полярные сияния и ледяные шапки, угрюмые последние острова земли, и льды красно-синие, голубые и розовые — застывшую тишину и тайну Гренландии…

И этого мало. Земля ведь большей частью — вода. И туда, в океаны, нырнуть бы и плыть в их пучинах и безднах до самых расширяющихся геосинклиналей, до впадин, живущих вулканической жизнью. О, если бы, если бы, если бы…

А иногда мечты бывают и проще, куда проще, обыкновеннее, но оттого не менее несбыточны. Вот едешь поездом, стоишь у окна и попадаются до нельзя прекрасные места — пустошь какая-нибудь, кустики, елочки на скате оврага, речонка безвестная среди полей, дуб некий вековой на опушке, а то и просто березы, березовая роща — весной в грачиных гнездах, летом В зеленой глуши, в золотом крике иволги, и задрожит, заноет душа: тут бы сойти, сбежать, спрыгнуть с поезда, тут бы остаться пожить-побродить вволюшку… Да как же… Или вот еще как бывает. Первый снег. И везде можно по лесу, просто так, ни за чем, искать следы жизни. Как-то сладко их видеть. Здесь мыши бегали, настрочили двойные строчки, гнездо попадется пустое в самой чаще кустов, грибы какие-нибудь последние торчат кочечками… Так мысленно ходишь по лесу, по снегу, а сам-то стиснут в душном перегруженном трамвае, несется за окном машинами, домами нескончаемая улица и чей-то водочный дух все время перебивает мечту…

Иногда я думаю: «Не родимся ли мы в самом деле собирателями, искателями, коллекционерами?» Поставишь такой , вопрос и сразу находятся ответы: «Да сколько угодно людей есть — ничего не коллекционируют, больше того, презирают это занятие, считают низменным, сродни стяжательству и скупердяйству. Есть и такие, — гордятся тем, что они не коллекционеры, отдают, посмеиваясь, какому-нибудь фанатику-нумизмату завалявшуюся монету, отклеивают красивую марку с конверта и оделяют жаждущего, а открытки поздравительные с ходу несут в мусорное ведро. «Не коллекционируют?! — спрашивает меня уже кто-то ехидный во мне. — Не собирают? Ну-ка, а платья? А туфли? Серьги-кольца? Хрустали? Деньжонки?» Разубеждаю этого скептика в себе: «Какое же это коллекционирование? Просто житейское дело…» «Корыстное!» — заявляет мой скептик. «А коллекционирование бескорыстно», — вразумляю его. «Ха-ха! — смеется он. — Ха-ха!»

«Бескорыстное оно!!» — ору на своего скептика и привожу примеры.

Один человек, он и сейчас Жив-здоров, вот почему не называю его ни по фамилии, ни по имени-отчеству, — сколько раз из-за такого в конфузию попадал, — этот человек собирает все, и все, что принято собирать: книги, марки, открытки, этикетки, самовары, Иконы, монеты, картины (по силе возможности), антикварность всякую. Недавно жаловался: не вмещается его коллекция в обыкновенной трехкомнатной, а он ее уж и чуланами разгородил, и антресолей везде понаделал…