странные…

Фонарь. Странные?

Кабель. Все время только о Боге… Постоянно одно и то же: Бог то. Бог сё! А кто он такой?

Фонарь. Кто?

Кабель. Ты видел его когда-нибудь? Он к тебе приходил?

Фонарь пожимает плечами.

Фонарь. Ты чё? Ко мне?

Кабель наблюдает, как Фонарь мучается с ножницами, чтобы обрезать ровно. У него ничего не получается.

Кабель. Давай, подровняю.

Фонарь. Нет… Вдруг кто-нибудь войдет.

Кабель. Ну и что?

Фонарь. Не хочу, чтоб меня, бля, снова в чем-то заподозрили…

Кабель. В чем?

Фонарь. Что я педрила.

Кабель. Знаешь, как говорят? Иди лесом. (Берет ножницы и подравнивает волосы, но у него это получается еще хуже.) Ты мог из этого дреды сделать.

Фонарь. Хочешь, чтобы меня лысые замочили?

Кабель. Здесь нет лысых.

Фонарь. А Нацист?

Кабель. Да понты одни…

Фонарь. А железо под окном — правда?

Кабель утвердительно кивает.

Фонарь. Кто-то уже напоролся?

Кабель. Ты должен был стать первым.

Фонарь. Спасибо, что предупредил… Я бы точно прыгнул, если б не ты…

Кабель. Да ладно… Сочтемся… По опыту знаю, поводов до хера будет! (Закончил стрижку.) Вроде все. (Смотрит внимательно на Фонаря. Морщит нос.) Блядь! Не получилось.

Фонарь ощупывает остатки волос на голове.

Фонарь. Я фигею, чего ты мне тут настриг?

Кабель. У брата Павла есть машинка, сходи к нему.

Сцена 5

Фонарь сидит на кровати. Смотрится в маленькое зеркальце. Рядом на своей кровати Кермит.

Фонарь. А Кабель — что за кликуха? По кабелям, что ли, спец?

Кермит. Да уж спец, все виды знал, все сечения…

Фонарь. А, электрик?

Кермит. Лучше всего такой, трехжильный — от этого ему больше всего досталось. Посмотри. (Показывает фотографии.)

Фонарь смотрит, на лице у него появляется гримаса отвращения.

Фонарь. Вешался?

Кермит. Нет, это его предок. Повесил когда-то сынка в сортире…

Фонарь. В сортире? Охренеть. А что, предок на кабельном заводе работал?

Кермит. Тссс… не парься, на фига… Я спиздил эти фотки у монахов, им они уже ни к чему… А нам еще могут пригодиться.

Фонарь. Ну да, повесим над кроватью. (Еще раз просматривает фотографии.) Ну и месиво. У чувака лица нет.

Кермит. Видел? А сейчас есть…

Фонарь. Это тоже он?

Кермит. Ну, нехило он его кабелями, а?

Фонарь. Б-о-о-о-же! На фига ты мне это показываешь?

Кермит. А ты что думал… откуда Утюг-то? Сам видел.

Фонарь. Так это же его этот… Арнольд.

Кермит. А Телка, как думаешь, почему он сюда попал?.. Здесь все стуканутые, только братья — святые!

Затемнение.

Сцена 6

Брат Павел ведет урок. Постоянно кто-нибудь поднимает руку, Брат Павел дает ученикам слово. Они задают вопросы, а он старается на них ответить.

Мелкий. А гладить циклопа?

Брат Павел. Не понял.

Кермит. Ну, гонять лысого — тоже грех?

Брат Павел. Грех.

Пахан. А порево?

Брат Павел. Я не знаю, что ты понимаешь под словом «порево», но, по-видимому, да.

Телка. А кореша обокрасть тоже грех?

Брат Павел. Тоже.

Нацист. А если случайно кого-нибудь пырнуть?

Брат Павел. Случайно?

Нацист. Ну, например, в автобусе?

Кермит. Или в подземном переходе, или в подъезде?

Брат Павел. Тоже.

Утюг. Тогда все грех?

Брат Павел. Не все.

Кермит. А целка может мне… того?..

Брат Павел. Не может!

Мелкий. А что можно с ней делать?

Брат Павел. Ничего… Ну, то есть не совсем… Много вещей можно…

Все (ржут). Ха-ха-ха!

Кермит. Палку бросить?

Брат Павел. Нельзя…

Нацист. А чтоб в рот взяла?

Брат Павел. Ни в коем случае!

Мелкий. Тогда все грех.

Брат Павел. Не все.

Телка. А если кинуть лоха на сотню или больше… на штуку, две… Это же не очень большой грех? Чувак же мог потерять или по доброте отдать.

Брат Павел. Я уже сказал, это большой грех.

Пахан. Блядь, ну ничего нельзя.

Брат Павел. Это тоже грех.

Пахан. Что? Уже даже говорить нельзя?

Брат Павел. Говорить можно, даже нужно! Но выражаться нельзя.

Кермит. Эээ, а как тогда жить? Это же нереально.

Нацист. Тогда лучше зарезаться.

Брат Павел. А это самый большой грех.

Пахан. Ебнуться можно — даже помереть нельзя! Лучше уж быть неверующим, поменьше будет проблем.

Брат Павел. Неверующие, знаешь, где гниют? Как тебя вертухаи… того, а тут ты — как у Христа за пазухой.

Затемнение.

Сцена 7

Фонарь сидит в келье Брата Павла. На потолке висит лампа и освещает его рыжую голову. На плечах Фонаря полотенце. Брат Павел включает машинку для стрижки волос.

Брат Павел. Под ноль или как?

Фонарь. А спасти ничего нельзя?

Брат Павел. Станешь скинхедом и будешь иметь полный респект у остальных.

Фонарь. Мне по хер!

Брат Павел. Поаккуратнее выражайся, это Божье место.

Фонарь. Правда?

Брат Павел. А ты не видишь? (Указывает на крест, висящий на стене, с распятым на нем Христом.) Будешь выглядеть адекватно тому, что натворил.

Фонарь. Что?

Брат Павел. Я видел фотографии. Полный отчет о преступлении.

Фонарь. Я не хотел. Так получилось…

Брат Павел. Не пизди!

Фонарь с удивлением смотрит на Брата Павла.

Фонарь. Вы что? Здесь же Бог… (Взглядом указывает на крест.)

Брат Павел. Вот именно! И поэтому не ври!

Фонарь. Я не вру. Я правда не знал этого чувака, но если мне девчонка сказала, что с ним надо что-то сделать, то что я мог?

Брат Павел. Надо было ей сказать…

Фонарь. Он ее ударил, надо было ему ответить, ведь женщин не бьют, верно?

Брат Павел. Если она дура, то, может быть, заслужила?

Фонарь. Это была девчонка друга.

Брат Павел. Ну и что?

Фонарь. Он пришел ко мне и сказал, что чувак ударил его девушку, и что надо его оттырить.

Брат Павел. Оттырить, значит пару синяков поставить, и все. (Состригает остатки торчащих волос. Рыжие клочья падают на пол, повторяет задумчиво, с иронией.) Оттырить… оттырить. (Смотрит на рыжего парня, который теперь, с обритым черепом, выглядит еще более юным и невинным.)

Фонарь. Я лично к этому чуваку ничего не имел, но есть же какие-то правила, скажете, нет?

Брат Павел. Да, есть еще какие-то правила в мире, а самых главных —