занесет поля и завалит дороги и оставит его в своем белом безмолвии с его чудесными воспоминаниями.

На следующее утро, очищая от снега ветровое стекло своей машины, Мики замечает, что боковое стекло со стороны водителя уже очищено — как ему кажется, намеренно — как будто кто-то хотел заглянуть внутрь машины. Отпирая дверцу, он оглядывает тихую улицу, ряды красных эдуардианских домов с белыми остроконечными крышами, на которых теперь играет солнце. На улице пусто, но тротуар испещрен следами ног. Люди прошли и ушли, и, наверно, кто-то из них остановился и заглянул в машину Мики Стоуна.

Он кладет в машину свое оборудование и выезжает из городка. Дороги очень скользкие. Он с удовольствием предвкушает, как он услышит шум ветряной мельницы, и вдруг, в нескольких милях от городка, ему приходит в голову, что, насколько он помнит, редко когда бывал такой тихий день. Ни дыханья ветерка, чтобы надуть крылья мельницы. Мики замедляет скорость, потом совсем останавливает машину, опускает стекло и прислушивается. Безмолвные поля и живые изгороди блестят, покрытые инеем. В такой день однажды Хэриет Кэвана, проезжая мимо калитки, воскликнула:

«Ну и красота, а, Мики?»

Пони чихнул, и мундштук у него во рту звякнул, и Мики заметил, что на нем длинная попона, и подумал, что, наверно, в этом году будет холодная зима.

Теперь ему вдруг захотелось узнать, что стало с тем местом, где он когда-то стоял у кустов боярышника и ждал, пока Хэриет выедет на свою утреннюю прогулку. Его матери давно нет в живых, но, наверно, их домик все еще стоит — разве что окна заменены, а их скучный сад разбит по-новому. И вот, пока он сидит в машине и ждет, когда подует ветер с востока, ему приходит в голову: а что, если свернуть на проселок, проехать к своему старому дому и спросить нынешних владельцев, не будут ли они возражать, если он запишет звуки живой природы у них на проселке.

Это совсем недалеко. Он отлично помнит, как туда проехать. Через красивую деревеньку Пенсфорд-Грин, где теперь, как он замечает, выстроившиеся в ряд кирпичные домики раскрашены в яркие, броские цвета, и единственное, что у них общего — это снег, покрывающий крыши; затем — мимо двух полей, засаженных яблонями; а вот, вроде бы, и проселок. Чего он не может вспомнить, приближаясь к знакомому месту, — это был ли этот проселок частью их участка. Конечно, когда он здесь жил, никакие автомобили здесь не появлялись, только иногда проезжали фермеры, да осенью сборщики яблок — и, разумеется, Хэриет Кэвана, которая, когда она гордо восседала в седле, казалась владелицей всего графства.

Поднимаясь вверх по проселку, Мики Стоун начинает нервничать. Его маленькая машина буксует. Ему кажется, что проселок стал длиннее, чем раньше, и подъем круче. Машина натужно урчит, ее бросает из стороны в сторону. Вдруг ее заносит, она разворачивается и останавливается. Мотор глохнет. Мики снова заводит мотор и слышит, как колеса проворачиваются на месте, делая в снегу глубокие борозды. Он вылезает и ищет чего-нибудь, что можно было бы подложить под колеса. Снег тут чуть ли не по колено, и нет никаких следов, кроме тех, что оставила его машина. Интересно, понимают ли нынешние владельцы дома, что дорогу к ним начисто занесло снегом?

Тут ему приходит в голову, что у него есть великолепный предлог для того, чтобы зайти к ним и сказать: «Я свернул не на ту дорогу и застрял, не можете ли вы мне помочь?» А потом, пока они будут искать в старом сарае мешки и лопату, он сможет постоять у калитки на том самом месте, которое 30 лет назад он считал чуть ли не освященной землей.

И вот он надевает сапоги и пускается в путь пешком, решив оставить свою аппаратуру в машине. Утренняя тишина совершенно поразительна. Он проходит мимо падуба, который он хорошо помнит. В этом году на нем полно ягод. Его мать, которая была куда выше своего сутулого сына, на Рождество, бывало, отламывала от этого дерева ветки, чтобы украсить ими каминную полку.

Это дерево недалеко от их коттеджа. Уже за следующим поворотом можно будет его увидеть: калитку, живую изгородь из боярышника, а за ней некрасивый домик с низкой дверью. Однако же, там, где он должен быть, его почему-то нет. Мики останавливается и оглядывается, пытаясь припомнить, далеко ли им приходилось идти с обломанными ветками. Затем он замирает и прислушивается. Часто можно издали услышать, где находится жилье: залает собака или заскрипят детские качели. Но вокруг все тихо.

Мики идет дальше. Вскоре справа от себя он видит просвет в изгороди. Он ускоряет шаг, доходит до просвета и обнаруживает, что за ним — пустое поле. Поле спускается от изгороди вниз по склону — точно так же, как спускался когда-то их сад. Мики делает по полю несколько шагов и ощущает, что у него под ногами не пашня, а трава, и теперь он соображает, где именно раньше был дом. Это был, конечно, не их собственный дом. Когда его мать оттуда выехала, дом снова перешел к фермеру, у которого она его снимала 12 лет. Она от кого-то узнала, что дом стоит пустой. Это было еще до того, как поднялись цены на недвижимость. Никто тогда не считал, что этот дом хоть чего-то стоит.

Мики некоторое время неподвижно стоит там, где когда-то была калитка. «На том самом моем месте», — думает он. Однако из-за изменившегося пейзажа место кажется незнакомым. Словно, убрав отсюда дом, кто-то убрал из этого знакомого места и самого Мики в его более юные годы, когда он так часто здесь ставал.

Больше здесь нечего делать, решает он, и медленно бредет назад, мимо падуба, к своей машине. Он влезает в машину, освобождает ручной тормоз и медленно, задним ходом, скатывается вниз по собственным следам. Доехав до конца проселка, он заводит мотор, включает задний ход, выруливает на шоссе и едет прочь.

К вечеру он спускается на покрытый галькой пляж. Солнце уже садится, и с моря дует довольно сильный ветер, так что рукава его куртки вздуваются и хлопают. Он садится на корточки около волнореза, включает магнитофон, проверяет уровень звука и выставляет микрофон в сторону моря. Он вспоминает полученные указания:

«Когда записываешь шум моря, Мики, пытайся поймать крики чаек и других морских птиц. И выбирай разные вещи: когда набегает бурун или когда волны тихо плещутся в безветрие. Соображай, что к чему».

Его микрофон ловит звуки в том месте, где сейчас удивительно красиво. Мики в виде исключения хочется не только записывать звуки, но и снимать пейзаж на кинопленку. На пляже и на стене, идущей вдоль берега, все еще лежит плотный снег, который в опускающихся сумерках кажется почти фиолетовым. Кинооператору иногда приходится месяцами ждать, чтобы поймать такой кадр. Мики закрывает глаза и заставляет себя