закончилось. Мысль о том, что все это не игра, он не рассматривал, как совершенно нелепейшую. И на кой черт он поперся в этот зал? Поглазеть на обещанную фантастику? Вот и поглазел. Но не машину времени же они тут монтируют, в самом деле. Бред какой–то.

Среди обломков то там, то тут виднелись какие–то серые мешки. Заметив у ближайшего торчащую руку со скрюченными обгорелыми пальцами, Серж понял, что это трупы. Ситуация становилась все глупее и неприятнее, потому что никак не кончалась, как и эта чертова диорама. Откуда тут, в самом деле, такой огромный павильон? По ощущениям Сержа, они пробирались через развалины минут сорок, а то и больше. Но поди разбери, как растягиваются время и пространство в таких местах.

У развалин завода их окликнули паролем:

— Волга!

— Днепр! — отозвался старший.

— Дзыбин, ты? С уловом, что ли, старшина?

— Какое там, — отмахнулся тот.

— Да-а, мелковат фриц пошел, — усмехнулся часовой, разглядывая добычу, — видать, всех крупных–то уж повыбили.

— Хватит еще на твою долю, балаболка, — проворчал старшина.

Сержа отвели в подвал конторы какого–то цеха, где резко и омерзительно воняло больницей — спиртом, йодом и тяжелым духом гнилых бинтов: тут расположился полевой лазарет. Раненые лежали вповалку, прикрывшись шинелями. Которые не спали — проводили пленного злыми взглядами.

Старшина остановился у обитой железом двери с зарешеченным окошечком и треснувшей табличкой «касса», развернул пленного лицом к стене и распутал ремни на запястьях. Потом бесцеремонно выдернул кляп. Серж хотел было сказать все, что он думает о дурацких розыгрышах, но скулы свело так, что вместо членораздельных звуков он выдавил из себя одно невнятное мычание. Так и не успев ничего сказать, он мигом оказался за железной дверью.

Внутри царил полумрак. Серж пошарил затекшими руками в пространстве и наткнулся на письменный стол, и на нем — на чью–то коленку. Обладатель этой коленки что–то сказал по–немецки. Серж отпрянул, отошел к противоположной стене и сел там на корточки. Немец еще что–то спросил, но не получил ответа и замолк. Затекшие запястья, отходя, пульсировали ноющей болью, как воспаленный зуб. Оттаявшая шинель стала влажной, а местами — откровенно мокрой, и отвратительно липла к рубашке. Чтобы хоть немного согреться, Серж накрылся ей с головой. Он бы ни за что не поверил, скажи ему кто–нибудь, что можно заснуть в такой позе и в такой ситуации. Но усталость и стресс взяли свое, и кошмар наяву сменился не то, чтобы сном, а каким–то болезненным полубредом.

***

Ночью обстреливали дважды. Насколько Серж мог судить, из пушек и минометов одновременно. Снаряды летели с протяжным присвистом, а мины — с каким–то хриплым мяуканьем. Все, как рассказывала бабка. Стены кассы–кутузки вздрагивали от каждого разрыва, и было слышно, как вдоль них осыпается известковая пыль. А на рассвете началась бомбежка, и продолжалась не меньше сорока минут. Закрывшись шинелью от пыли и падающей штукатурки, Серж каждую секунду ждал, что либо потолок, либо стены рухнут на него, расплющив, как мураша. Потом фрицы пошли в атаку.

Серж открыл глаза и увидел сквозь дырку в шинели спящего немца, на лицо которого падал теперь свет из окошка, забранного решеткой. Проспав и артобстрел, и бомбежку, он дрых и теперь, под щелканье винтовочных выстрелов, гранатные разрывы и треск пулеметных очередей. Серж никак не мог взять в толк, как такое возможно. Тем не менее, немец все–таки спал. Несмотря на то, что его товарищей сейчас косили пулеметы, несмотря на то, что сюда в любую минуту могла попасть авиабомба. Лежал на суконном столе, как покойник. И только влажные дорожки на пыльных щеках выказывали, что все–таки он спит, а не умер. «Вот хлюпик, — подумал Серж, — точно, малахольный».

Дырка в шинели была странной крестообразной формы. Серж вдруг понял, что такую может проделать только штык, четырехгранный штык трехлинейки. А значит, засохшая бурая корка вокруг, липшая вчера к рубашке — вовсе не грязь. Но на общем фоне происходящего это казалось такой мелочью, что Серж больше испугался своего равнодушия к этой крови, чем самой крови. И продолжал, оценивая это новое ощущение, равнодушно разглядывать и окровавленную дыру, и лицо спящего немца в нее.

Наконец, атака немцев захлебнулась, и выстрелы притихли. И тотчас, как по команде, пленный открыл глаза. Серж вначале не понял, почему его сокамерник проснулся именно сейчас, но вскоре сообразил: все это время у начальства до них не доходили руки. А теперь следовало ждать допроса.

Ноги Сержа за ночь, проведенную на корточках, затекли почти до бесчувственности, и теперь он их выпрямил, чтобы немного отошли. Немец, увидев это, негромко позвал:

— Kamerad!.. Kamerad, es gibt nicht eine zigarette?

— Тамбовский волк тебе камрад! — недружелюбно буркнул Серж.

Немец заткнулся и принялся шарить по карманам, выковыривая крошки табака. Был он чуть постарше Сержа, от силы года на два. А может, это война его малость состарила, и на самом деле было ему не больше восемнадцати. Был он сух, мальчишески костляв — длиннополая шинель болталась на нем, как мешок на колу. Такой же белобрысый, как Серж, только уши нелепые — лопушистые, и нос не прямой, а с горбинкой, какой–то ястребиный.

Как только подумал Серж про этот ястребиный нос, так и оторопь его взяла. Не бывает, не может быть таких совпадений. Это уже совсем из ряда вон. Неужели вот это лопухастое носатое существо, и тот, вытертый, сморщенный, с шаркающей старческой походкой, математический профессор — одно и то же лицо? Курт Вингерт… или Виннерт. Кажется, все–таки, Виннерт. Только бабки не хватает до полного комплекта.

За дверью послышался шорох. Серж вздрогнул. Проем окошка закрыла чья–то маленькая голова. Лица против света видно не было, но по торчащим длинным патлам угадывалась девчонка.

— Курт! — позвала девчонка, положив на кассовую полочку пару папирос и спички. — Эй, Курт!

— Danke schön, fräulein Valen, — поблагодарил немец, и протянул одну Сержу, — kamerad, ist zu rauchen?

— Отвали! — огрызнулся Серж.

Он подумал, что ничто в жизни, наверное, не сможет удивить его больше, чем это нагромождение невероятных совпадений. Из нескольких сотен тысяч людей, сошедшихся в бою за этот город, Сержу выпало пересечься именно с этими двумя. Даже ежу стало бы понятно, что это неспроста. Но что крылось за этой шуткой судьбы — пока было неясно.

Немец пожал плечами, заложил одну папиросу за ухо, про запас, а вторую закурил.

— Эй, — позвала девчонка, — а тебя за что сюда?

Серж нахохлился под колючей шинелью, исподлобья поглядывая на непрошенную гостью.

— За глупость.

— Дезертир, что