пещерах, где его разбудят завтра.

Поэтому Бавис Кноль как можно приветливее занимался просителями. Это были шестнадцать крестьян, которые бежали со своих дворов, когда извержение засыпало их поля пемзой и пеплом. Они принесли запах серы от курящейся горы прямо в его аудиенц-зал; запах прилип к их немытым телам, сидел в их рваной одежде и в нечесаных волосах. Это были забитые туповатые люди, единственной добродетелью которых была настойчивость.

Подобные проблемы приходилось разрешать по нескольку раз в год; некоторые семьи изгонялись пеплом и лавой раз десять — промежуток времени, охватывающий такое же число поколений, — чтобы снова возвращаться на свою землю в предгорьях, словно испытывая наркотическую тягу к парам, которые доносил до них ветер.

Больше всего Бавису Кнолю хотелось посоветовать им убраться. Но в это время года добрая примета была весьма важна, а помощь несчастным могла стать источником духовной пользы. Он энергично распорядился, чтобы беженцев обеспечили крышей над головой, больных — снабдили лекарствами, а здоровых приставили к работе. При упоминании последнего у них вытянулись лица, и Бавис Кноль разозлился еще больше.

После этого вдвойне приятным было появление человека разумного, опрятного. Он всегда был желанным визитером, хотя и занимался вульгарной коммерцией. К досаде придворных, которые старались побыстрее закончить аудиенцию, регент посвятил торговцу почти двадцать минут, разговаривая и обмениваясь подарками. У Герона были дорогие пряности, тонкие материи и несколько железных мечей, которые он хотел внести в качестве пошлины за своих животных. Он выразил желание оставить некоторых животных в Карриге, пока они не дадут потомство в следующую зиму. Так как родиной граатов был юг, план этот был рискованным, но Герон пояснил, что хочет скрестить их с более выносливым северным видом, чтобы получить вьючных животных с большей сопротивляемостью — для весенних караванов.

Бавис Кноль дал свое позволение. Мысль Герона провести через горы караван еще до первого весеннего новолуния была занятной; в воображении возникала картина — толстяк, по брюхо застрявший в снегу и задумавшийся, как оценить такое приключение с точки зрения прибыли.

Прибывшие с Героном путешественники-южане попросили, как того требовал обычай, предоставления им временного гражданства. Чиновники записали имена просителей и вручили каждому плакетку из белого фарфора величиной в ладонь, имевшую силу временного удостоверения личности.

Среди путешественников Бавис Кноль заметил двоих, которые не принадлежали к обычной массе ремесленников, мелких торговцев, бродяг и авантюристов. Вместо того, чтобы почтительно стоять, пока Герон излагал свою просьбу, они сели рядом с ним на стулья, и тот факт, что он не возражал, достаточно ясно демонстрировал, что он считает их лицами одного с ним статуса. Герон не представил их, но это соответствовало обычаю, — пока они не получили временные гражданские удостоверения, официально они не существовали. Бавис Кноль отметил для себя их имена, когда они называли себя писцу, и — сам не зная почему — запомнил, что темноволосого звали Белфеор, а светловолосого, худощавого — Паргетти.

Когда они ушли, у него было странное чувство, что Белфеор глубоко заглянул в него, выведывая тайны, которые Бавис Кноль оставил бы при себе. Естественно, подобная мысль была чепухой. Но все же она беспокоила.

Огромные двери аудиенц-зала закрылись; улаживать еще какие-то дела сегодня было не нужно. Слуги немедленно принялись вносить из боковых дверей скамьи для вечернего собрания, расставляя их группами для различных родов и кланов. На стенах вместо обгоревших до головешек укрепляли ярко пылавшие факелы. Хотя царапанье скамей по каменным плитам оскорбляло его слух, Бавис Кноль не покинул трона.

Завтра…

Внезапная острая боль пронзила его грудь. Он словно погрузился в эту боль; он чувствовал, как сердце стучит все медленнее и останавливается, а в глазах темнеет. Хватая ртом воздух, он преодолел приступ.

Все еще тяжело дыша, он украдкой осмотрелся. Кажется, никто ничего не заметил. Он был таким, каким был всегда, — естественно, постарше и с глубокими морщинами на лбу, но все еще крепким и статным. Но рука Божья уже проникла в его тело и сжала сердце, — предупреждая.

Бавис Кноль, глава рода Паррадайл, правил в Карриге уже восемнадцать лет, и за все это время никто не сумел побить короля. С каждым годом король становился сильнее, крепче и хитрее. А Бавис Кноль тщетно ждал, когда и с ним произойдет то же самое.

Существовало ли более ясное предостережение, нежели тень смерти, чтобы показать ему, как он заблуждался?

В самом деле — он заблуждался, он был неправ. Эти восемнадцать лет, когда, как он воображал, осуществлялись его сокровенные замыслы, оказались займом у богов. А теперь время его правления истекло. И сопротивляться было бесполезно.

С признанием этого факта отпустила и боль, сердце снова забилось ритмично. О, знамение было несомненным! Так пусть же Королевская Охота в этом году пройдет как должно, даже если, как утверждают, Саикмар из рода Твивит убьет короля. Пусть его! Да будет явлена воля богов, чтобы положить конец этому жалкому маскараду.

Приняв такое решение, Бавис Кноль поднялся с трона и величественно зашагал из зала.

* * *

Герон медленно ехал по многолюдным улицам, соседствующим с рыночной площадью, — оба чужака-южанина рядом с ним. Лица их приняли покровительственное выражение, что отнюдь не соответствовало провозглашенной Белфеором терпимости. Эти двое задали ему загадку. Было в них что-то фальшивое, противоречащее человеческой природе…

Он принял решение и теперь ждал только подходящего момента.

На рыночной площади теснились вьючные животные каравана и их владельцы. Люди и грааты перемешались, и измученные надзиратели пытались удержать наемников, обязанных вечером и ночью охранять ценные товары, — а те то и дело пытались улизнуть в ближайшую таверну. Кабатчики без устали выкрикивали предложения — они знал толк в своем деле. Людям нужен был ночлег — и тем, кто хотел выгодно продать товары, а для этого следовало наутро успеть поставить навесы на лучших местах, и тем, кто просто устал и не намеревался тащиться на другой конец города. В результате время от времени вспыхивали ссоры.

Герон слез с седла и вперевалку направился в самый центр перебранки. Его приказы и предупреждения возымели действие, и он, удовлетворенный, вернулся к Белфеору и Паргетти.

— Ну, господа! — воскликнул он. — Что собираетесь предпринять?

Белфеор пожал плечами.

— Думаю, надо искать крышу над