скорее оканчивать дела на сейме, потому что пребывание послов в Варшаве не только могло расстраивать их домашние дела, но и требовало часто особых значительных издержек. Поэтому в прежнее время обыкновенно послы сетовали на продолжение сейма, указывая на это обстоятельство, как на причину своего разорения. На великом же сейме случилось противное: сами послы желали оставаться представителями своего края на дальнейшее время.

Пред рассуждением о продолжении сейма началась речь об избрании будущего короля. Сам Понятовский заговорил об этом; но решение вопроса, избрать ли только ему преемника, или сделать вместе с этим польский престол наследственным в том роде, на который падёт выбор, король предоставил государственным чинам. Надобно заметить, что ещё до 1791 года являлась в речах и в печати мысль о том, какое правление лучше для Польши: избирательное или наследственное? Об этом несколько раз пытался заговорить при начале сейма и Понятовский; но обыкновенно дело это как-то заминали и откладывали на будущее время. Теперь вопрос об этом вдруг получил быстрое движение. После долгих рассуждений и упорных споров решено было большинством голосов сделать престол польский наследственным. Но такой способ решения этого дела был недостаточен, возник вопрос: утвердить ли это постановление тотчас на сейме, или послать его на предварительное рассмотрение сеймиков. Большинство держалось последнего мнения, и мнение это взяло верх. Сеймовым маршалам поручено было, чтоб при универсалах, собиравших шляхту на сеймики, была приложена повестка с приглашением шляхты давать своё решение и по делу о наследственности престола, с тем, что если они согласятся на это, то обратили бы свой выбор на саксонский дом, так как память о царствовании его в Польше, в продолжение слишком полувека, живёт ещё в памяти народной.

Таким образом Понятовский достиг только сущности дела, но не исполнения своих давнишних замыслов. Не ожидая однако решения, которое состоится на сеймиках, он отважился идти вперёд и, конечно, мог надеяться, что, действуя в пользу городского населения и подавляя свежею его силою упадавшую крепость шляхты, он достигнет своей цели.

Наступило 3-е мая 1791 года. Накануне этого дня король оповестил все магистраты и цехи Варшавы, чтобы все их старшины собрались в сенаторской избе, а прочие горожане были бы вооружены, кто чем может, кто пистолетом, кто ружьём, кто топором, кто саблей, и чтобы в то время, когда начнётся заседание, они заняли все выходы из сеймовой избы и двор замка, и были бы готовы исполнять всё то что им прикажут старшины. В день 3-го мая король окружил себя преданными ему офицерами и расположил отряды войска по разным частям королевского замка. Когда собрались члены сейма, король явился среди их и объявил им, что он получил донесения польских посланников из Берлина, Вены, Парижа и Гааги о том, что Польше угрожает новый раздел. Тогда бывшие на стороне короля послы, а между ними первый краковский посол Линовский, обратились к королю и в лестных выражениях высказали, что только мудрость его одного может спасти отечество от угрожающей опасности. В ответ на речи своих приверженцев, король объявил, что он не видит других средств для предотвращения опасности, как только предоставить городам вольность, чтобы тем самым соединить городские сословия со шляхтою, и немедленно объявить польский престол наследственным.

Сообщив сейму своё мнение, король приказал прочитать заранее приготовленный проект по этим двум статьям. Секретарь стал читать, но вдруг не только в зале заседаний, но и в коридоре и на дворе раздались громкие восклицания: "Виват вольность городов! Виват наследственность престола!" Противники короля стали возражать, что решение этих постановлений надлежит предоставить всем государственным чинам, что половины послов нет на сейме, что нельзя окончить этих дел так поспешно; некоторые объявили, что самое согласие членов сейма должно считать вынужденным угрозою, потому что толпы горожан созваны королём не для спасения государства, но для погибели шляхты. На эти возражения сеймовый маршал Малаховский отвечал, что предметы эти столь важны, что нельзя терять времени, откладывая их решение.

Напрасно калишский посол Сухоржевский растянулся крестом на полу залы, бился, рвал волосы, колотил ногами и кулаками по полу крича во всё горло: "стойте, подождите, разрубите меня на части, а потом уже гибните!", вопли его были заглушены криками: "Виват!" Королю поспешили подать Евангелие, и он пред Турским, епископом краковским, дал присягу защищать уложение 3-го мая до последней капли крови. После этого король пригласил всех наличных членов сейма в приходский костёл для подобной же присяги и таким образом дело о вольности городов и о наследии польского престола, длившееся два года, было кончено в несколько минут.