на вас. Они надеялись, что после их смерти два королевства объединятся в одно. Я так и не узнал, чем окончились переговоры… но сегодня прислали письмо, — мажордом протянул Эльзе свиток, перевязанный шёлковой лентой. — В связи с тем, что вы вошли в необходимый возраст. Король Южных Островов направил к нам посланника…

— Мне казалось, мои родители всё уже обговорили с… королём, — Эльза тряхнула головой, выныривая из омута воспоминаний. — Зачем эти переговоры?

— Всё изменилось, — откликнулся Ханс. — Тогда вы подчинялись воле родителей. Теперь вы — королева, и мой брат не хотел бы вас неволить.

— Как великодушно с его стороны.

— Он сам — великодушие, — вполне серьёзно ответил принц. — Я стал бы лучшим королём, чем одиннадцать из моих братьев… но есть ещё двенадцатый, до которого мне далеко, и это Андерс.

— И на сколько лет он старше меня?

— Ему сорок два.

О, Боже, подумала Эльза. Да он мне в отцы годится.

— Потому ваши родители и обговорили четырёхлетнюю отсрочку, — правильно истолковав её молчание, добавил Ханс. — В двадцать два такое проще принять, чем в восемнадцать. Завтра я покажу его портрет… Впрочем, вы можете отказаться. Решать только вам.

Эльза сощурилась:

— И почему же Его Величество не приехал лично?

— Дела, — Ханс усмехнулся. — Я повторюсь, но Андерс — хороший король. Отчасти потому, что считает устройство своей личной жизни задачей глубоко вторичной. Первым делом — королевство… а в потенциальных невестах у него недостатка нет, поверьте.

— Охотно, — Эльза встала. — Я дам свой ответ завтра.

— Как пожелаете, — Ханс склонил голову, — Ваше Величество.

Эльза кивнула и прошла к выходу из тронного зала — и начищенный паркет отразил льдистый блеск снежинок, летевших за шлейфом её платья.

Родители мне ничего не сказали, думала Эльза позже, вышагивая по улочкам города, вымощенным брусчаткой. Ни слова о том, зачем они плывут в Южное Королевство.

Почему?

На улицах веселились дети, смеялись люди — но они не узнавали свою королеву, спрятавшую лицо в тени глубокого капюшона. С того момента, как Эльза погрузила Эренделл в вечную зиму, минул год, и народный страх давно уступил место любви — но сейчас девушке просто хотелось побыть одной.

Подняться бы на Северную Гору, в её замок изо льда, хранимый Зефиркой — верным снежным великаном… Замок, Зефирка да маленький снеговик Олаф — вот и всё, что нынче напоминало о событиях прошлого лета.

Но замок так далеко…

Почему они не хотели доверить мне престол? Боялись, что я не справлюсь? Боялись, что мой дар…

Эльза зажмурилась: её до сих пор пробирал ужас, стоило только вспомнить холодное лицо из прозрачно-голубого льда — лицо Анны, замёрзшей от её чар. Сестрёнка, ради которой Эльза тринадцать лет сидела в одиночестве своих покоев, которую меньше всего хотела бы ранить…

Но ранила.

И едва не…

Всё верно, думала девушка, пробираясь узкими улочками родного города, в честь свадьбы Анны разукрашенного цветочными гирляндами и пёстрыми флагами. Родители знали, что такое может случиться. Знали, что я не предназначена для правления. Они уверяли меня в том, что я справлюсь, не давали мне лишних поводов для страха… а сами потихоньку искали другой выход.

Эльза вскинула голову, глядя в небесную синь, словно хранившую память о зиме: яркую, как лазурный хрусталь — и пронзительную, как ледяной воздух.

Зачем спрашивать моё согласие на брак? Я ведь всегда делала то, что должно, вне зависимости от того, нравится мне это или нет. Нужно скрывать свой дар, свои чувства? Пожалуйста. Нужно всю жизнь просидеть взаперти? Конечно. Нужно выйти замуж за человека, который на двадцать лет старше тебя? Не вопрос. Я же… хорошая девочка.

Будь я проклята.

Эльза плотнее запахнула лёгкий шёлковый плащ, и с её ладони в раздражении сорвались кристаллики льда. Хорошо, что никто не заметил.

Прекрасный у неё жених, ничего не скажешь: за четыре года — ни слуху, ни духу. Даже на коронацию невесты не соизволил приехать. И наверняка похож на Ханса, только постаревшего. Морщинистого, с сединой, пробивающейся в густой бороде…

И в этот миг Эльза услышала песню, чарующей вязью летевшую над резными крышами невысоких домов — и замерла, где стояла.

Эльза завернула за угол — и увидела его.

Окружённый зачарованными слушателями, певец сидел на каменном парапете, за которым плескалась морская синь. Тонкие пальцы ласкали струны лютни, отзывавшиеся сверкающей россыпью звуков — а бархатный голос проникал в самое сердце, распуская там тёплую нежность, заставляя таять лёд в ладонях.

Последние звуки истаяли в воздухе, ветром унесло эхо — и набережную огласили восторженные крики. Казалось, даже море зашумело громче.

Певец изящно поклонился, и на брусчатку перед ним щедро пролился дождь из монет.

Эльза сняла с пояса кожаный кошель, дождалась, пока довольные люди разойдутся своими дорогами — и подошла к певцу, бережно убиравшему лютню в кожаный чехол.

— Прекрасная песня, — молвила девушка, бросив наземь пару монет.

Певец обернулся. Проследил за полётом золотых кругляшек, вскинул голову — и солнце запуталось в его непослушных каштановых волосах, в ореховых глазах с янтарными разводами, вызолотило бледную кожу и губы, расцвеченные лукавой мальчишеской улыбкой.

Он был немногим старше неё.

— О, она того не стоит, — юноша покачал головой.

— Слушатель сам определяет цену.

— Тогда благодарю за столь лестную оценку, — он склонил голову, не опустив взгляда, изучавшего её затенённое капюшоном лицо: Эльза и сама знала, что в июльскую жару её плащ смотрится неуместно. — От кого-то скрываетесь?

— От солнца, — улыбнулась Эльза. — Я раньше не видела вас в Эренделле.

— Я прибыл из-за моря, — певец собрал монеты в кошель и выпрямился, — чтобы увидеть королеву Эльзу. — Он перевёл взгляд выше, на шпиль королевского замка. — Похоже, вы идёте оттуда. Не дворцовая прислуга, случаем?

— Боюсь, что нет, — Эльза едва удерживалась от смеха.