домой.

— Ты бросил моего мальчика, — сказал Хонклебарт после боя. В его голосе не было ни злости, ни обвинения. Только констатация факта дворфом, чье сердце было разбито.

Пвент даже жалел, что старый друг не сломал ему нос. Хоть мощь кулаков Хонклебарта была общеизвестна, но ни один удар не ранил бы берсерка сильнее этих слов.

— Ты бросил моего мальчика.

Я смотрю на склон холма. Сейчас на нем тихо, если не обращать внимания на птиц. Но они здесь. Птицы, каркая и крича, погружают клювы в окровавленные глазницы. Вороны не кружат перед тем, как сесть на усыпанное телами поле. Они летят, как пчелы на цветок; летят к своей цели, на великий пир. Они санитары, как насекомые, дождь и непрестанный ветер.

И само время. Череда дней, сезонов, лет.

Гнарк вздрогнул, увидев изуродованный горный хребет. Какой славной была битва! Лучшие силы Обальда, гордые воины-орки заняли скалистый склон, сражаясь с укрепившимися на позициях дворфами.

Гнарк был в первых рядах, одним из тех немногих, кто пережил это наступление. Но, несмотря на потери, передовые отряды расчистили для орочьей армии путь к лагерю дворфов.

Казалось, победа была в руках.

Затем с помощью какой-то дворфской уловки или дьявольской магии горный хребет взорвался. Словно пшеница в сенокос, орочьи отряды полегли наземь. Многие гордые воины больше не поднялись.

И где-то там до сих пор оставалась лежать Тингвингей, любимая дочь Гнарка.

Орк пробирался мимо валунов, в воздухе по-прежнему висела пыль, поднятая чудовищным взрывом, преобразившим округу. Россыпи камней, скальные осколки и груды мелкого щебня напоминали Гнарку мертвую тушу. Словно здесь было убито гигантское чудовище.

Гнарк остановился и облокотился о валун. Он поднял грязные руки, чтобы стереть выступившую на глазах влагу, сделал глубокий вдох и напомнил себе, что обязан похоронить Тингвингей сообразно ее отваге дабы не опорочить ее память.

Орк оттолкнулся от камня и побрел дальше. Вскоре он миновал ближайший труп соплеменника. Или, по крайней мере, какие-то его части. Тела солдат западных отрядов, ближайших к горному хребту, были изуродованы ударной волной и обрушившимся следом каменным дождем.

В ноздри ударило зловоние. Масса черных жуков, первых живых существ, которых довелось встретить старому орку, сновали по вывалившимся кишкам разодранного напополам трупа.

Он представил, как такие же твари пожирают останки его погибшей малышки, его дочери, которая в далеком прошлом так часто надувала губки и гневно сверкала глазками, чтобы заставить отца дать еды. Однажды Гнарк даже пропустил из-за Тингвингей обязательную тренировку, когда она уговорила его пойти к вырытой для купаний скважине. Слава Груумшу, Обальд не заметил его отсутствия!

Это воспоминание вызвало у Гнарка тихий смешок, который, впрочем, быстро перешел в рыдания. Он снова оперся о кусок скалы, ища хоть какую-то поддержку. И вновь старый орк напомнил себе, что должен гордиться Тингвингей.

Он взобрался на камень, чтобы лучше видеть поля битвы. Много лет назад Обальд отправил экспедицию к вулкану, полагая, что извержение это призыв Груумша. Там, где склон горы порос лесом, Гнарк видел множество упавших и изломанных деревьев, листва исчезла, ветки разметало по всей местности. Большие бревна лежали аккуратными рядами, и казалось невероятным, что такое стихийное бедствие, как извержение вулкана, само воплощение хаоса, может оставить после себя нечто столь упорядоченное.

Те же эмоции ощутил орочий воин, стоя на вершине камня и разглядывая скалистый склон, на котором были уложены — слишком аккуратно — мертвые тела.

Как много их было.

— Тингвингей, — прошептал Гнарк.

Он должен найти ее. Ему необходимо увидеть дочь, и орк знал, что это нужно сделать незамедлительно — пока тело не обезобразили птицы, жуки и личинки.

Когда все кончено, остаются только кости и камни. Крики стихли, запах исчез. Кровь смыта дождем. Сытые птицы уничтожают все, что отличало павших друг от друга.

Остаются только перемешавшиеся кости и камни. Время идет, и ветер или дождь разрушает скелет, погребая их под грязью и песком. Пройдут годы, и останки сможет разглядеть только очень внимательный наблюдатель.

Камни скрипели под ногами, но Пвент не слышал. Он карабкался вверх по утесу к тому месту, где сражались дворфы до отступления в Мифрил Халл. Потревоженные им щебень и мелкие осколки скалы заскользили вниз небольшим камнепадом, но берсерк этого тоже не услышал.

В ушах звенели крики восторга и боли, сообщая о приближении противников или о призыве поддержать товарищей, которые, как все понимали, были обречены.

Старый дворф слышал звон металла о металл, треск костей черепа под тяжестью его тяжелых рукавиц и влажный звук вонзившегося в орочьи кишки шипа на шлеме.

Подойдя к краю утеса и окинув взглядом длинный каменистый склон, усеянный трупами десятков дворфов и сотен орков, он мысленно вернулся в то сражение. Орки атаковали отсюда. Сверху на их отряды сбрасывались валуны, а в обратную сторону летели огромные обломки скал, которыми стреляли из катапульт великаны — берсерк отлично помнил тот отчаянный момент, кода только Мясники — его Мясники — могли что-то предпринять. Дворф повел стремительную и яростную контратаку вниз по склону на орду орков. Дерясь кулаками и ногами, сеча и кромсая, он выкрикивал имена Морадина, Клангеддина, Думатойна и короля Бренора из клана Боевого Топора во славу Мифрил Халла. Никто из отряда не выказал страху, никто не проявил неуверенности или колебаний, хотя ни один из Мясников не надеялся вернуться живым.

Неся на лице смесь решимости, гордости и скорби, Тибблдорф Пвент вновь спускался по тому же склону, останавливаясь лишь изредка, чтобы подобрать камень и швырнуть в птиц, жаждущих полакомиться кем-нибудь из его друзей.

Берсерк отыскал место, где его отряд занял оборону, и увидел тела дворфов, лежащие вперемешку с орочьими. Сваленные друг на друга словно стены из плоти, они возвышались над землей до пояса, и даже выше. Как же отважно бились Мясники!

Старый дворф надеялся, что птицы не успели выклевать глаза Джендрея. Хонклебарт заслужил того, чтобы посмотреть в них еще хоть раз.

Пвент подошел ближе и начал отбрасывать тела орков с пути, ворча