Агата Кристи

Лернейская гидра^[1]

1

Эркюль Пуаро ободряюще взглянул на сидевшего перед ним мужчину лет сорока, с седеющими уже висками.

В глазах доктора Чарлза Олдфилда застыло выражение тревоги. Он слегка сутулился, и в жестах его сквозила нерешительность. Кроме того, он никак не мог добраться до сути.

— Я п-пришел к вам, м-мосье Пуаро, — начал он, чуточку заикаясь, — с д-довольно с-странной просьбой. Прийти-то я п-пришел, но теперь склоняюсь к тому, чтобы оставить все как есть. В-видите ли, мне окончательно стало ясно, что никто тут ничего поделать не может.

— Ну, об этом предоставьте судить мне, — мягко сказал Пуаро.

— Не знаю, с чего это я вдруг взял, что вы сумели… — осекся на полуслове Олдфилд.

— …что я сумею вам помочь? — докончил за него Пуаро. — Eh bien^[2], а вдруг сумею? Расскажите мне, в чем дело.

Олдфилд выпрямился, и Пуаро вновь поразил его загнанный вид.

— Понимаете, — в голосе доктора зазвучало отчаяние, — полиция тут не поможет… Что они могут сделать… И чем дальше, тем хуже… Я просто не знаю, как быть…

— Что именно «чем дальше, тем хуже»?

— Да эти сплетни… В сущности, все очень просто, мосье Пуаро. Год с небольшим назад умерла моя жена. Ее смерть отнюдь не была внезапной, проблемы со здоровьем у нее начались задолго до этого, но все кругом упорно твердят, будто я ее убил — отравил!

— A-а, — протянул Пуаро. — И что же, вы ее в самом деле отравили?

— Мосье Пуаро! — Доктор Олдфилд даже вскочил.

— Успокойтесь, — сказал Пуаро, — и сядьте. Итак, будем исходить из того, что вы никого не убивали. Но практикуете вы, как я понимаю, в сельской местности…

— Да. В Маркет Лоборо, есть такое местечко в Баркшире^[3]. Я всегда знал, что в деревне людей хлебом не корми, дай только позлословить, но чтобы дошло до такого… — Он придвинул свой стул поближе. — Вы представить себе не можете, мосье Пуаро, что мне приходится терпеть. Сначала я не понимал, почему ко мне стали относиться с прохладцей. Решил даже, что всех отпугивает вид безутешного вдовца, но неприязнь становилась все более явной. Увидев меня, встречные переходят на другую сторону улицы. Пациентов почти не осталось. Куда бы я ни пошел, слышу за спиной ядовитый шепоток и чувствую враждебные взгляды. Пару раз мне приходили анонимки — ничего омерзительнее в жизни не видел…

— Ума не приложу, что делать, — продолжал доктор после некотором паузы. — Не знаю, как с этим бороться — со всей этой ложью и подозрениями. Это как паутина… Как можно опровергнуть то, о чем прямо не говорят? Я бессилен… я в ловушке… меня методично и безжалостно уничтожают.

— Да, — задумчиво покачал головой Пуаро. — Слухи — это многоголовая Лернейская гидра, которую нельзя уничтожить, потому что на месте отрубленной головы тут же вырастают две других.

— Вот именно, — подхватил доктор. — Я ничего не могу поделать — абсолютно ничего! Вы — моя последняя надежда, но боюсь, что здесь и вы окажетесь бессильны.

— Я так не думаю, — возразил Пуаро. — Я попробую справиться с этим многоголовым чудовищем. Но сначала расскажите мне поподробнее о том, при каких обстоятельствах возникли эти гнусные сплетни. Вы сказали, что ваша жена скончалась год с лишним назад. От чего она умерла?

— От язвы желудка.

— Вскрытие проводилось?

— Нет. Она давно этим страдала.

— Ну да, а симптомы весьма сходны с симптомами отравления мышьяком, — кивнул Пуаро. — Это теперь практически все знают. За последние десять лет было по меньшей мере четыре громких убийства, когда жертву отправляли в последний путь с «прободением язвы». Ваша жена была моложе вас или старше?

— Старше на пять лет.

— Как долго вы были женаты?

— Пятнадцать лет.

— После нее осталось какое-нибудь имущество?

— Да. Она была весьма состоятельной женщиной. На счету у нее было около тридцати тысяч фунтов.

— Солидная сумма. Она завещала их вам?

— Да.

— Вы с ней были в хороших отношениях?

— Разумеется.

— Никаких ссор? Сцен ревности?

— Ну-у… — замялся доктор. — Характер у моей жены был довольно тяжелый. Она была женщиной болезненной, озабоченной собственным здоровьем и потому подчас раздражительной. Иногда ей просто невозможно было угодить.

— О да, я знавал таких женщин, — кивнул Пуаро. — Она, наверное, жаловалась, что стала никому не нужной, что мужу она надоела и он бы с радостью от нее избавился.

По лицу Олдфилда было видно, что Пуаро попал в точку.

— Именно так все и было, — подтвердил он, криво усмехаясь.

— При ней была сиделка? Или, может быть, компаньонка? Или преданная служанка?

— Была сиделка-компаньонка, очень знающая и здравомыслящая женщина. Вряд ли она распускала слухи.

— Даже здравомыслящим и знающим людям par le bon Dieu^[4] дан язык — и иногда они этим злоупотребляют. Ни секунды не сомневаюсь, что эта ваша сиделка-компаньонка с кем-то сплетничала, и слуги сплетничали, да и вообще все, кому не лень, сплетничали! Еще бы, налицо все необходимое для упоительного деревенского скандала. Еще один вопрос: кто эта леди?

— О чем вы? — сердито вспыхнул доктор.

— Думаю, вы прекрасно меня понимаете, — мягко попенял ему Пуаро. — Я спрашиваю, кто та леди, с которой вас связала молва.

Доктор Олдфилд вскочил со стула. Его лицо сделалось непроницаемым.

— Ни о какой «другой женщине» речи нет, — отрезал он. — Простите, мосье Пуаро, что отнял у вас столько времени.

И доктор зашагал к двери.

— Жаль, — протянул Пуаро. — Ваша проблема меня заинтересовала, и я хотел бы вам помочь. Но я ничем не смогу помочь, если не узнаю всей правды.

— Я вам все сказал.

— Нет, не все.

— С чего вы взяли, что в этом замешана женщина?

— Mon cher docteur!^[5] Думаете, я не знаю, на чем основываются деревенские сплетни? Если мужчина избавляется от жены, чтобы отправиться в экспедицию на Северный полюс или насладиться холостяцким существованием, никто и бровью не поведет. Но если кому-то из кумушек покажется, что убийство было совершено для того, чтобы жениться на другой, слухов не оберешься, они будут расползаться все дальше. Это азы психологии.

— Я не отвечаю за то, что болтают деревенские кумушки! — раздраженно отрезал доктор.

— Разумеется, не отвечаете. Тогда почему бы вам не ответить на заданный мной вопрос?

Медленно, явно с неохотой, доктор вернулся на место.

— Ну, возможно, — он вдруг покраснел до корней волос, — они приплели к этому мисс Монкрифф, Джин Монкрифф. Это мой фармацевт, очень милая девушка.

— Давно она у вас работает?

— Три года.

— А вашей жене она нравилась?