потревоженные куры с насеста разлетаются.

Далеко отбежал Юсуф. Наконец, запыхался, остановился.

Смотрит — в ауле спокойно, сам он в степи стоит. Прислушался — все тихо, только слышно где-то в темноте вода журчит. Пошел он, спустился в ложбину, отыскал воду, напился, насбирал сухого былья и развел огонь. Вычистил, выполоскал петуха, и когда огонь разгорелся, засунул его в угли жариться. Как наелся, сразу повеселел, силы в нем прибавилось.

«Надо, — думает, — хорошенько выспаться, а завтра, пока цел, убираться опять на станцию. Лучше уж там как-нибудь пережду».

Хотел он лечь тут же, возле костра, да побоялся в степи на земле спать. Может наползти змея или тарантул.

Вернулся он обратно в аул. Но теперь зашел с другой стороны. Вышел на базарную площадь— там пусто, только стоит несколько повозок. Подошел он к крайней повозке, смотрит — сверху плетенка сделана, словно в ней ягнят возили. Пощупал рукой — внутри солома ворохом.

Забрался Юсуф в повозку, зарылся поглубже в солому и сразу крепко уснул.

Сколько он времени спал — Юсуф не помнил. Снилось ему, что сидит он один в вагоне, товарищей с ним нет. Возле него мешки какие-то сложены. За загородкой овцы стоят, жуют сено.

Только один баран не ест, выставил голову за загородку и уставился на Юсуфа. Смотрит, не мигает.

Замахнулся на него Юсуф шапкой — баран ничего, только повел упрямо рогом и опять, словно с усмешкой, вытаращился на него.

«Ну, чорт с тобой, — подумал Юсуф, — смотри».

Подложил он в изголовье шинель и лег на нары, а сам нет, нет, да и взглянет на загородку.

Вагон раскачивается, скрипит, стучит колесами — под потолком фонарь болтается, огонь то вспыхнет красным языком, то погаснет.

Снаружи ночь, темень… Жутко стало Юсуфу. Вдруг видит, поднялся баран на задние ноги, перешагнул через загородку и идет прямо на него.

Только уж это не баран, а басмач в овчинном полушубке. Забился Юсуф глубже на нары, выхватил наган, да пальцы онемели — не может курок спустить. Мешки, что в углу лежали, зашевелились — из ниx еще басмачи вылезли, обступили со всех сторон нары — норовят его шашкой достать.

Вдруг вагон сильно тряхнуло, стенки расскочились в сторону. Басмачи куда-то исчезли и сам он больно ткнулся головой во что-то твердое.

«Крушение», — подумал Юсуф и проснулся.

Покачивается повозка из стороны в сторону, катится степью, на рытвинах подпрыгивает. Впереди едет верхом киргиз старый с ружьем за плечами, ведет в поводу лошадь, что в повозку запряжена.

Верно уж давно едут, позади ни аула, ни дороги не видать; одна степь вокруг.

«Что за чудеса, — подумал Юсуф, — как засну, так и приключится что-нибудь. Наверно, к басмачу попал. Ишь, с ружьем едет. Заметит — убьет. Ведь, не поверит, что я заснул в повозке». Стал он ловчиться соскочить на землю, да боится, как бы киргиз не увидел. Сидит, высматривает, ждет какого-нибудь кустика, чтобы спрыгнуть за куст и схорониться. Тут начали подниматься в гору.

«Ну, — думает, — как доедем до верхушки, пойдет повозка вниз, надо прыгать».

Но подымались недолго. Свернул киргиз в сторону, погнал лошадь низиной. Грунт пошел мягкий, трава высокая под колесами шумит. Проехали немного, остановились. Слез киргиз с лошади, подошел к повозке, стал распрягать.

Зарылся Юсуф поглубже в солому, лежит, не дышит.

Распряг киргиз лошадь, хлопнул ее по спине ладонью, пустил пастись. Сам потоптался возле, отвязал что-то от оглобли, взвалил на спину сбрую и ушел.

Выглянул Юсуф из повозки, смотрит — невдалеке несколько юрт чернеют. Веревками к кольями притянуты. Людей не видно. Только с той стороны из-за юрт дым подымается, — верно, бабы стряпают.

Показались две девчонки маленькие, сели в тени под стенкой, ребят укачивают.

Юрты стоят на пригорке, во все стороны далеко видать, везде степь нетронутая, ни клочка вспаханной земли и скота не видно.

Странно это показалось Юсуфу.

«Чем, — думает, — живут люди. Овец не держат, земли не пашут? Теперь, — думает, — недолго ждать осталось. Как смеркнется, пойду воду искать. Тут, наверное, где-нибудь родник есть».

Пролежал он так до вечера, слышит — чьи-то голоса в стороне. Припал Юсуф к щелке, смотрит — стоит неподалеку с десяток лошадей под седлами. Лошади крепкие, откормленные. Вышли из-за юрт парни молодые кучкой. На всех халаты новые, шашки, за плечами винтовки блестят. Подошли парни к лошадям, остановились, ждут кого-то.

Показался из юрты киргиз старый, тот самый, что привез Юсуфа. Помахал руками, сказал что-то парням, сели все в седла и поехали гуськом куда-то в степь.

«Вот оно что, — подумал Юсуф — хорошо, что я из повозки не вылезал. А то как раз попал бы к басмачам в лапы. Это они куда-нибудь на добычу поехали».

Когда совсем стемнело, выбрался он из повозки, обошел вокруг становища, не нашел родника.

Спустился в лощину, искал, искал — нет воды.

«Что ж, — думает, — теперь делать? Без воды я до аула не дойду. Свалюсь где-нибудь по дороге».

Поднялся он опять на пригорок, прислушался — в становище темно, голосов не слышно. Подкрался к крайней юрте, послушал у стенки — тихо. Как будто никого внутри нет. Обошел он потихоньку вокруг юрты и в дверях лицом к лицу столкнулся со старухой.

— Ох, кто такой? — пятясь назад вскрикнула старуха, раздувая тлевший у нее в руках кусок кизяка.

— Не кричи, матушка, это я, бедный киргиз, — жалобно сказал Юсуф, замирая на месте.

Стало тихо. Только слышно было, как подпрыгивают монисты у дрожавшей с перепугу киргизки. Наконец, кизяк вспыхнул и осветил коричневое, сморщенное лицо, перекосившееся от страха, и седые волосы, скрученные на затылке в косу.

— Врешь, ты урус, солдат, — быстро сказала старуха.

— Нет, матушка, это только одежа солдатская. Я простой пастух, заблудился в степи. Нет ли у тебя напиться?

Старуха молча развела костер, сходила в юрту и принесла воды в небольшой чашке.

Юсуф с жадностью выпил и сел на корточки возле костра, посматривая на висевший над огнем котелок с каким-то варевом.

Старуха снова сходила в юрту и принесла ему комок холодной пшенной каши.

Юсуф ел и рассказывал, что он с братьями недалеко отсюда пас стадо, но вчера ночью на них напали волки и он теперь ходит по степи, ищет своих овец.

Старуха молчала, сердито возилась с каким-то горшком и нельзя было понять, верит она ему, или нет.

«Ишь, ведьма старая, — тоскливо подумал Юсуф, — как бы у ней дорогу выведать. Надо уходить поскорей, пока парни не вернулись».

Посидел немного, опять захотелось ему пить.

— Поди, там вода, — сказала старуха, показывая на юрту.

Юсуф откинул