колонна. Значит, с ним, ротмистром контрразведки Губаревым, покончено, и он будет вычеркнут из списков агентуры? Что же с ним будет? Если не подаст в отставку — его переведут в армию, где он в конце концов осядет в каком-нибудь дальнем гарнизоне. Да, вот уж не думал, не гадал! Рассчитывал на карьеру, на очередное звание, теперь же все к черту! Он знает, что создан для этой работы, только для этой, ни для какой другой, и вот сейчас, когда именно эта работа начинает разворачиваться по-настоящему, его выкидывают, Губарев почувствовал, как Николин подошел сзади, обнял за плечи, сказал негромко:

— Может быть, у тебя есть к кому обратиться? Понимаешь, иногда достаточно одного слова.

Одного слова… К кому я могу обратиться, горько подумал Губарев. К кому? Черт возьми, какая ерунда — обратиться. Там уже обращались — без него. Им было нужно только его место, только вакансия — и они ее получили. Губарев вздохнул.

— К кому, Петр? Курново я почти не знаю, видел один раз. Да с Курново и разговаривать бесполезно.

— Но надо же что-то делать.

Губарев улыбнулся. С этой улыбкой повернулся к Николину.

— Не волнуйся, Петруня. Подам в отставку, открою частное агентство, как идея? — Мелькнула мысль проверить ротмистра: — Скажи, мой сожитель — Зубин, у него что, синяя карточка^[4]?

Николин отвел глаза.

— Саша, на этот счет у меня пока нет инструкций.

Значит, все верно, он, Губарев, уже вне списков контрразведки. Ему не доверяют, причем не доверяет бывший товарищ. Ясно также, что Зубин — неблагонадежный.

— Понятно, Меня это мало волнует, это я так, к слову, — Губарев иронически отсалютовал двумя пальцами. — Спасибо, друг ты мой ситный. Пойду.

Николин развел руками.

— Счастливо. Не взыщи.

Выйдя ка дорожку парка и двинувшись к коттеджу, Губарев постарался успокоиться — и не смог.

В коттедже сразу же зашел к себе в комнату. Чуть позже заглянул Зубин, округлив голубые глаза.

— Саша, извини, понимаю, у тебя свои планы. Тем более сегодня суббота. Но, может, есть настроение повозиться с аппаратом?

По крайней мере, к нему, Губареву, этот парень относится по-человечески. Интересно — как относится к Зубину он сам, Губарев? Да никак. Готов доносить на него. Интересно — предал бы его Зубин, окажись он сам в такой ситуации? Нет. Никогда.

— Что-то случилось? Что молчишь, Саш?

Губарев подошел к окну, выглянул. В коттедже тихо. Хозяйка наверху. Здесь, на нижней половине, никого. Он осторожно прикрыл створку, улыбнулся:

— Андрей, я хотел сказать: нам с тобой уже не придется возиться с аппаратом.

— Как понять?

— Авиатора из меня не получилось.

— Не получилось? Что ты мелешь?

— Да, Андрей, и вот еще что…

Губарев еще раз взвесил, прежде чем сказать то, что он именно сейчас хотел объявить Зубину.

— Вот что, Андрей. Хочу тебя предупредить, ты на плохом счету.

Зубин почесал в затылке.

— На плохом счету? То есть как?

— Настолько на плохом счету, что за тобой следят.

Он не ошибся. Инженер выдал себя — на мгновение, на долю секунды, но выдал. В глазах Зубина что-то мелькнуло — и тут же он взял себя в руки.

— О чем ты говоришь, Саша? Кто следит?

Зрачки Зубина сейчас спокойно-невинные, бирюзово-прозрачные, в них можно прочесть только удивление и ничего больше. Молодец, выдержка есть, но ему, Губареву, все ясно. Он отвернулся, сказал тихо:

— Андрей, мне кажется, ты все понимаешь. Не буду ничего объяснять, но вполне возможно — следить за тобой должен был я.

Он не видел Зубина, только слышал его дыхание.

— Спасибо, Саша.

— Не за что.

— Прости, я могу для тебя что-то сделать?

Добрая душа. Что он может сделать для него, Губарева? Он, Зубин, неблагонадежный, занесенный в досье охранки на одну из цветных карточек? Поймав себя на забавной мысли, Губарев усмехнулся.

— Андрей, вряд ли ты сможешь чем-то меня выручить. Разве что…

А почему, собственно, не сообщить Зубину о подозрении? Ведь он, Губарев, пока единственный заметил это, проверил возникшее сомнение, утвердился в нем. Но при теперешней ситуации зачем были все его труды? Кому они нужны? Сообщить Зубину об Ахмете — в этом никакого криминала нет.

— Саша? Ты сказал «разве что»?

Губарев повернулся.

— Андрей, ты ведь знаешь нашего нового дворника? Татарина Ахмета?

— Знаю, а что?

— Видишь ли, мне кажется, это японский шпион.

Зубин обошел вокруг стола. Остановился.

— Японский шпион? Дворник?

— Да.

— Саша, я что-то не понимаю.

Что ж, если говорить, то до конца.

— Это лишь моя догадка. Ты заметил, я старался не попадаться ему на глаза? Так вот, чтобы мою догадку подтвердить, необходимо осмотреть дворницкую каморку. В одном из сараев змейкового сектора. Сделать это нужно незаметно. Так, чтобы дворник не понял, кто из состава аэродрома мог у него побывать. У меня мелькнула мысль — что, если поручить это тебе? Сможешь?

— Я?

— Ты. Для того, чтобы понять, что Ахмет не тот, за кого себя выдает, достаточно лишь обнаружить в дворницкой что-то, что никак не соответствует положению дворника. Для примера, просто листок бумаги. Ручку, чернила. Понимаешь?

— Яснее ясного. Давай — попробую.

Молодец. Смотрит прямо и искренне. Кажется, действительно готов. Но явно для такого не подготовлен.

— Ладно, Андрей, я пошутил. Ты представь только, что моя догадка верна.

— Ну, представил.

— Плохо представил. Ты не знаешь, что такое профессиональный разведчик. Обычный человек против него ягненок… Так что, считай, разговора не было…

Губарев проводил инженера до двери, аккуратно притворил за вышедшим створку, повернул ключ и вернулся к столу. Взял чистый лист бумаги, ручку. Нет, долг есть долг. То, что он только что сказал Зубину, личное дело его, Губарева. К тому же он уверен, Зубин будет молчать. Об Ахмете же он должен сообщить. Непременно. И пусть его скоро уволят, пусть переведут в армию, пусть заставят уйти в отставку — он, Александр Губарев, пока русский офицер, и этим все сказано.

Губарев достал шифр, аккуратно вывел первую строчку, вторую, третью. Расшифрованные, эти строчки значили:

«Его высокоблагородию, начальнику ПКРБ полковнику Курново. Совершенно секретно. Сообщаю: мною замечено, что работающий вторую неделю на Е. И. В. Гатчинском военном аэродроме дворник татарин Ахметшин…» Подумав, Губарев коротко изложил свои основные подозрения, зашифровал донесение до конца, поставил подпись. Вложил листок в конверт. Еще минуту посидел за столом — взвешивая все в последний раз. Запечатал конверт, шифром написал адрес, надел фуражку, ребром