Плохо ли самому во всем разбираться? Велела Перекусихиной с доктором Роджерсоном потолковать: может, его помощь нужна. С кем не бывает. Роджерсона на порог не пустил: пусть простаков в других местах поищет! Никогда ему не верил. Над лекарями шутки шутил. В одну белену, говаривал, верю. Вот если ее часом попробовать, жди беды, а так…

За столом недавно о предке своем поминать принялся. Иване Ильиче Дмитриеве-Мамонове Старшем. Почитаемый человек. Уж на что государь Петр Алексеевич Великий строг был, никому спуску не давал, а Ивану Ильичу уступил. Ценил, что «Военный устав» сочинил, в Военной коллегии присутствовал. Другому бы за то, что с племянницей царской, царевной Прасковьей Иоанновной, амуриться стал, головы не сносить. А тут до родов дело дошло, мальчик на свет появился и обошлось.

Побуйствовал, побуйствовал государь в своей спальне, запершись, кабинет-секретарям выволочку устроил — без дубинки не обошлось, — и согласился. Согласился — дело неслыханное! — чтоб царевна с Иваном Ильичом честь честью обвенчалась, младенцу имя законное и место в царской семье дала. Персону новорожденного царевича списать приказал — посмотреть бы в царских кладовых надо.

Взахлеб рассказывал. Не удержалась — спросила: откуда знаний столько почерпнул. Никогда за книгой видеть его не доводилось. От князя Михайлы Михайловича Щербатова, ответил. От него же и узнал: царевну по кончине, как и всех особ царской семьи женского полу, в Вознесенском монастыре в Кремле погребли, со всеми подобающими почестями. Никто, мол, ее титула, рождением дарованного, не лишал.

А про конец Ивана Ильича князь Михайла поведал ли? Насупился: а при чем тут конец? При том, что как взошла на престол царица Анна Иоанновна, незамужняя да бездетная, не стало Дмитриева-Мамонова. В одночасье прибрался. Молчит. Глаз не поднимает. Если за историю взялся, всю до конца и узнавай: иначе правда не сложится. Тебе ведь правда, Александр Матвеевич, нужна? Правда — вымолвил. Так вот, стал по первой весне двор царский переезжать в Измайлово — царица Анна Иоанновна еще не решила, где ее столице быть: в Москве ли, в Петербурге. Поезд царский на полторы версты растянулся. Иван Ильич, предок твой, впереди, у царской кареты, гвардейцами командовал. Из города выехали, на полдороге рухнул Дмитриев-Мамонов с коня оземь. Поезд остановился. Тут бы кровь недужному пустить. В тенек от жары страшной отнести. Ан нет. Царица никому близко подходить не велела. Нарочного в Москву обратно за лейб-медиком послала. Супруге и той ход к мужу заказала. Прасковья Иоанновна в карете в руках гвардейцев часа два билась, покуда лейб-медик приехал. А там уж и работы ему никакой не осталось: скончался член Военной коллегии. Приказал долго жить. И место ему для погребения в Кремле не нашлось — только в приходской церкви на Мясницкой. Без поминания о супруге и сыне. Будто холостым жил, холостым преставился. Тогда подумалось: на что Красному кафтану старые дела? С чего бы охота к истории припала? Не престол ли сниться стал? Не ему первому померещиться такое могло. А все дело, видно, в князь Михайле. Дед родной фрейлины любимой. И встретиться с внучкой можно от дворцовых пересудов вдалеке. И покрасоваться. Дед хорош. Скольким по душе, сочинитель доморощенный, пришелся. Не что-нибудь удумал — «О повреждении нравов в России»! При моем дворе! Все плохи. Всем перед Богом ответ держать придется. А внучка? Родная внучка? Такого еще при дворе не случалось. Замужние дамы — с них и спрос иной. Но девица! Как скотница последняя! А что если — к родителям отправить? С отцом поговорить. Пусть в деревню забирает. Куда хочет. Немедленно! Красный кафтан поостынет. Непременно поостынет. Зачем она ему? Ни кожи ни рожи. Разве что шестнадцать лет. Шестнадцать. А императрице — шестьдесят. Может, весь и ответ? Апреля 21-го — никогда свой день рождения не любила. Что в нем, когда любви к тебе нет. Никогда не было. Матерью попрекали^[3]. Не в глаза — за спиной шептались. При дворах европейских толковали. Долгов, мол, принцессы Иоанны Елизаветы платить не стала; На стыд и позор дочь ее обрекла. Дочь, которой не ждала, из-за которой к ненавистному мужу вернуться должна была, чтоб родить наследницу Ангальт-Цербстскую как положено. Жила же, счастливо жила в Париже. Давно без герцога Христиана Августа обходилась — русский богач помогал^[4]. Положим, не царских кровей. Положим, незаконный дворянский сын. Бастард, попросту.

Кому какое дело, пока ребенка не понесла. Отец Ивана Ивановича Бецкого в деньгах бастарду не отказывал — в память недолгой своей амантки, шведской графини. Но без скандалов. О позоре публичном слышать не хотел. Пришлось Бецкому раньше принцессы в путь на север тронуться. Она не обижалась. Никогда бы не поверила. Никогда! Герцог Ангальт-Цербстский супругу как ни в чем не бывало принял. Обманула ли его, к соглашению ли пришли — кто знает. Скорее — к соглашению. Все знали: в женщинах Христиан Август смолоду не нуждался. Богоданная дочь ему даже с руки оказалась. Сомневаться можно, а девочка-то есть. Россия… Может, и не было бы никакой России, если бы не Бецкой. Хлопотал. Новой русской императрице Елизавете Петровне подсказывал. Сватали царицу когда-то за брата матушки^[5]. Скончался он до срока. Но память по себе добрую оставил. Сколько раз императрица Елизавета говорила: брат и сестра как две капли воды, только диву даваться. За невестой и родительницей: ее Бецкого прислали. Сама видела, как встретились. Иоанна Елизавета руку протянула, он на колено опустился. Замер. У принцессы слеза дорожку в пудре проложила. Даром, что герцог рядом стоял — пятью годами позже скончался. За столом смеяться принялся, пусть бы в России следили, чтобы невеста рядом с посланцем не стояла: кто бы сходства не заметил. Так и брак расстроиться может. Ненавидел. И супругу и дочку богоданную, радовался, что с глаз исчезнут. При отъезде на крыльцо не вышел: чтобы последний поваренок увидел и понял.

Ехать не боялась. В 14 лет много ли понимаешь. Главное — подальше от дома. В памяти мальчик стоял. Будущий жених. Приветливый. Ловкий. Встречались несколькими годами раньше по-родственному. Любезности говорил. О книжках толковал. Принц Голштинский-младший^[6]. Мать — старшая дочь императора Петра Великого — при родах умерла. Жалеть было некому. Отец мечтал жениться на младшей цесаревне — Елизавете. Просил императора изменить выбор. Отказ. Елизавета только веселиться умела. Старшая могла государством управлять. Шептались, ей хотел отец всю империю завещать. Перед кончиной звал. Чтоб распорядиться. Не дождался. Столько по дворцу ее искали, пока кончаться не начал. На грифельной доске застывающей