«Санта-Марию».

Вдруг из толпы выпрыгнул какой-то человек. Он ступил на нижнюю ступеньку сходного трапа и на минуту задержался, глядя на дона Хуана. Он держал обагренную кровью шпагу, через левую руку был перекинут плащ, черная бородка клинышком вздернута вверх. Чеканный морион затенял верхнюю часть лица, но дон Хуан увидел, как сверкнули белые зубы, и пригнулся, чтобы нанести незнакомцу смертельный удар.

— Вниз, perro!^[1] — зарычал он.

Незнакомец рассмеялся и ответил на чистейшем кастильском наречии:

— Нет, сеньор, собака идет наверх.

Дон Хуан вгляделся в запрокинутое лицо.

— Так поднимайся и умри, собака, — тихо произнес он. — Мне кажется, ты тот, кого я ищу.

— По-видимому, меня ищет вся Испания, — весело заметил незнакомец. — Но где же тот, кто убьет Ника Бовалле? Не вы ли это, сеньор?

Он прыжком одолел первые ступени и так сильно парировал удар дона Хуана, что шпага последнего на секунду отклонилась в сторону. Пустив в ход развевающийся плащ, незнакомец быстрым движением запутал в него шпагу испанца. В мгновение ока он очутился на квартердеке — как раз в тот момент, когда разъяренному дону Хуану удалось освободить свою шпагу. Клинки скрестились, но дон Хуан уже понял, что противник сильнее его. Он отчаянно сражался за каждый дюйм, но его теснили назад к фальшборту. Его лейтенант Крусада бегом пустился к ним с полуюта, но Бовалле, заметив это, быстро закончил поединок. Его длинная шпага завертелась в воздухе, со свистом опустилась и расколола оплечье лат. Оглушенный, дон Хуан рухнул на колени, и его шпага со звоном упала на палубу. Тяжело дыша, Бовалле обернулся к Крусаде.

Но на юте уже были англичане, по пятам следовавшие за своим командиром. Со всех сторон доносились мольбы испанцев о пощаде. Шпага Бовалле сдерживала Крусаду.

— Сдавайтесь, сеньор, сдавайтесь, — сказал он. — Я взял вашего командира в плен.

— Но я еще могу убить тебя, пират! — тяжело дыша, ответил Крусада.

— Вы слишком честолюбивы, дитя мое, — возразил Бовалле. — Эй, Доу, Рассет, Керлу! Успокойте-ка этого юношу! Осторожно, ребята, осторожно!

Крусада увидел, что окружен, и вскрикнул от ярости. Грубые руки схватили его сзади и оттащили в сторону. Он взглянул на Бовалле, стоявшего опершись на шпагу, и в бешенстве обругал его трусом.

В ответ Бовалле фыркнул:

— Отрастите бороду, дитя мое, и тогда мы встретимся. Мистер Данджерфилд! — Его лейтенант был рядом. — Возьмите под стражу этого достойного сеньора, — продолжал Бовалле, коротким кивком указывая на дона Хуана. Он наклонился, подобрал шпагу последнего и легкой походкой спустился по трапу на шкафут.

Когда дон Хуан пришел в себя, то обнаружил, что разоружен, а Эль Бовалле уже нет. Пошатываясь, он поднялся на ноги, поддерживаемый под локоть каким-то англичанином. Он увидел перед собой белокурого юношу.

— Вы мой пленник, сеньор, — запинаясь, произнес по-испански Ричард Данджерфилд. — Сражение проиграно.

Пот застилал глаза дона Хуана, и когда он протер их, то увидел, что юноша сказал правду. По всему галеону его люди складывали оружие. Ярость и боль, искажавшие черты дона Хуана, вдруг исчезли с его лица. Неимоверным усилием воли он овладел собой. Теперь испанец стоял выпрямившись, с бесстрастным видом, как это приличествовало его положению.

— Я в ваших руках, сеньор, — поклонился он.

В поисках добычи люди уже спешили через квартердек к полуюту. Несколько бравых малых протопали по трапу к каютам. Зрелище, открывшееся солдатам, изумило их. Прижавшись к обшивке каюты, перед ними стояла сеньора — вся словно из молока, роз и черного дерева. Молочно-белой была ее кожа, розы цвели на губах, а блестящие волосы под золотой сеткой были цвета черного дерева. У нее были большие темные глаза под томными веками, тонко очерченные брови, короткий гордый нос и яркие, изогнутые, полные губы. На ней было платье из пурпурного камлота, расшитое затейливым золотым узором, и верхняя юбка из армазина. Высокий плоеный воротник из кружев, украшенный камнями, обрамлял красивое лицо, от которого трудно было отвести взгляд. Глубокий прямоугольный вырез открывал грудь, и ожерелье на белой коже вздымалось от учащенного дыхания.

Вошедший первым остановился от удивления, но быстро пришел в себя, так как его подталкивали сзади.

— Девчонка! — воскликнул он с грубым смехом. — Девчонка — просто загляденье, не сойти мне с места!

Его друзья ввалились в каюту, чтобы поглядеть на это чудо. Глаза сеньоры гневно сверкали, а в глубине их таился страх.

Сидевший у стола человек поднялся со стула с высокой спинкой. Это был мужчина средних лет, изнуренный климатом Вест-Индии. Он страдал от лихорадки, что было заметно по блестевшим глазам и сотрясавшему его ознобу. На нем была длинная одежда, отделанная мехом, и плотно прилегавшая шапка. Человек этот тяжело опирался на палку. Возле него находился монах-францисканец, одетый в темную рясу с капюшоном. Святой отец склонился над своими четками, непрерывно что-то бормоча и ни на что не обращая внимания. Поднявшийся человек нетвердым шагом подошел к своей дочери и встал, заслоняя ее от любопытных взглядов.

— Я требую, чтобы нас отвели к вашему командиру! — сказал он по-испански. — Я дон Мануэль де Рада и Сильва, бывший губернатор острова Сантьяго.

Вряд ли его слова дошли до английских моряков. Двое из них отстранили дона Мануэля.

— А ну-ка, старик, отойди! — посоветовал ему Вильям Хик и грязной рукой взял даму за подбородок. — Моя цыпочка! Поцелуй-ка меня, малышка!

Ответом ему была звонкая пощечина. Вильям Хик отступил, схватившись за щеку:

— Ах ты, ведьма!

Джон Доу схватил девушку за руки, прижав их к ее талии.

— Потише, моя лапочка, потише! — хихикнул он, награждая ее звучным поцелуем. — Вот как это делается, ребята!

Дон Мануэль, которого держали двое, воскликнул:

— Отпусти ее, парень! Где ваш командир? Я требую, чтобы меня отвели к командиру!

Они уловили последнее слово, и это слегка отрезвило их.

— Эй, отведите-ка их к командиру — так будет спокойнее. — Джон Доу оттолкнул Хика, который ощупывал украшение на шее у девушки. — Отпусти! Ты что, хочешь иметь дело с Бешеным Ником? Иди-ка, девочка, на палубу!

Упиравшуюся сеньору повели к дверям. Не зная, что с ней собираются сделать, она отчаянно боролась и вырывалась из рук. Но это ей не помогло.

— Проклятая девчонка! — зарычал Хик, еще не забывший пощечин. Он схватил ее на руки и понес по трапу на полуют.

Собравшиеся там моряки приветствовали появление напуганной и взбешенной девушки непристойными шутками. Как только ее поставили на ноги, она накинулась на Хика, словно