— Сыпь в низу живота? — уточняю на всякий случай.
Мамаша затрудненно кивает и пускается в оправдания, мол, это не венерология, проверили в первую очередь, не аллергия и не кемиоэкзема… Я прерываю ее. Конечно, у «зомби» не бывает аллергии. «Зомби» даже средством для очистки санкоммуникаций так сразу не проймешь.
Возможно, это и есть причина появления «зомби». Аллергии различных форм, экземы и гиперпсориаз совсем недавно были настоящей чумой нашего века. И разом ушли. Возможно, организм с предрасположенностью к гиперпсориазу таким образом защищается от агрессивной для него среды. Возможно. Тогда девочку лечить нельзя. Гиперпсориаз ее убьет за пару лет. И умрет она в ежедневных страданиях. Пусть лучше мамаша поживет рядом с бесчувственным, но хотя бы не умирающим в мучениях телом.
— Покажите сыпь, — бросаю я.
Если девочка — «зомби» за серединой второй стадии, то разденется без промедлений. «Зомби» действительно все равно. Идеальная игрушка для сексуальных садистов — если б они еще встречались. Садистов-то хватает…
Но она медлит, прежде чем взяться за тоненький гальтер брючек.
А когда слышит уговаривающий голос мамаши, и вовсе опускает руки. Кстати, мамаша чем дальше, тем больше меня смущает. Что-то в ней не то. Что-то, непосредственно связанное с мутацией дочери. Кстати, а мутация ли это?! Девочка — «зомби», но какая именно «зомби», м-типа или же?..
На радостях я вскакиваю так быстро, что чуть не роняю стол. Огибаю ширму и со всего размаху отвешиваю девице полновесную затрещину.
— Ах ты дура! — ору я. — Назло маме решила подохнуть?!
Мама в шоке, а я молочу ее дочку с обеих рук, стараясь попасть куда поболезненней. Она получает несколько плюх — и начинает закрываться руками. Закрывается, она закрывается! Ура…
Кончается безобразная сцена тем, что девица тонким голосом орет, что ей больно — и пытается дать мне сдачи. И я тут же останавливаюсь. Уф. Больно ей. Все руки об дуру отбил. Зато, вон, и глаза засверкали, и щечки зарозовели. Не так и бесчувственна, оказывается, больше прикидывалась. Дура.
— Вы что себе позволяете? — тихо говорит мамаша.
Мы с дочкой не сразу соображаем, кто она такая. Как-то не до нее было, лечение шло… потом я пытаюсь представить, как все выглядело с ее точки зрения, и ее дикий взгляд становится понятней. С ее точки зрения, она привела больную девочку на консультацию к врачу, а тот выскочил из-за ширмы и принялся избивать беззащитного ребенка… кстати, ей в суматохе тоже пару раз прилетело. А нечего соваться разнимать, если не умеешь.
— Мама, да все в порядке! — говорит девица, вытирая под носом кровь.
Женщина не обращает на нее внимания, хотя это наверняка первые за несколько месяцев слова, услышанные ею от дочери в свой адрес. Женщина не понимает, что я только что излечил ее девочку.
— Вы что творите? — говорит она, постепенно наполняясь решимостью. — Кто дал вам право ее дить? Это подсудное дело!
Ее голос становится все громче. Мне становится противно. И я, и ее дочь прекрасно понимаем, что она просто не хочет платить за прием. Изменения в девочке невозможно не заметить. Она заговорила, в конце концов, если розовые щеки не заметны в искусственном освещении. Но я, в ее понимании, здорово подставился с рукоприкладством, и мамаша мгновенно решила это использовать. Тем более что разбитый нос — действительно подсудное дело. За такое как минимум лицензию на практику отберут.
— Мы немедленно идем снимать побои! — решительно заявляет женщина. — Вы извините, но вам самому следует лечиться! Принудительно!
— Идите, — легко соглашаюсь я. — Думаю, меня арестуют. И когда через месяц у вашей дочери случится рецидив, помочь уже будет некому.
— Переживем! — уверенно бросает женщина, собирая с пола разбросанные в драке документы. Я их, кстати, так и не посмотрел, а ведь женщзина старалась, собирала все анализы…
— Она переживет, — уточняю я спокойно. — А вы — нет. При ее заболевании характерна болезненная тяга к наблюдениям за страданиями других, по логике жизни это обычно родственники. А так как сейчас мало кто страдает, то девочка скоро сообразит добавить вам чего-нибудь в еду, чтоб посмотреть, как вы катаетесь от резей в животе…
Женщина резко меняется в лице. Ого. Что, уже было? Здорово, в последний момент успел. Еще немного, и она бы свою мамашу умучила. Бесстрастно наблюдая со стороны.
— В моей практике встречались дети, резавшие своим родителям вены, — предупреждаю я честно. — Битым стеклом.
Женщина внешне спокойна, но ее выдает мелкая дрожь пальцев.
— Почему — стеклом? — слабым голосом спрашивает она.
— Потому что ножи к тому времени родители уже прячут.
— Чем она больна? — решается спросить женщина. — Это сумасшествие?
Конечно, это сумасшествие, но я несу псевдонаучную чепуху, и родительница немного успокаивается.
— Но разве нельзя было без избиений? — делает она последнюю попытку открутиться от платы. — Существует столько лекарственных средств! Ваш сомнительный профессионализм…
У меня кончается терпение.
— Придете через месяц по рецидиву, назначу химию! — резко отвечаю ей. — Но эмоциональная встряска совместно с болевыми ощущениями — самое надежное и безопасное средство включения нужного комплекса казуаторов! Не жалко дочь — пусть травится! Пять приемов — и добро пожаловать на пересадку печени! С вас три минимала, в любой форме!
— Постойте, в соглашении было указано два! — тут же включается в торг она. — У меня в инфо осталась копия!
— Потому что выполнял дополнительную работу! — обрезаю я. — Обычно родители сами бьют детей по моей просьбе! Кстати, те, кто рекомендовал вам мою консультацию, именно так и сделали без лишних вопросов.
Женщина поджимает губы и расплачивается.
— На ближайший месяц уберите дочь из своего окружения, — добиваю я напоследок. — Это единственный шанс избежать рецидива и действительно ее вылечить.
Они уходят, я включаю защелку и долго сижу, обхватив голову руками. Потом заношу в инфо новую информацию.