- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (173) »
январе газеты писали о боях на Ростовском направлении; возможно, станица уже под немцем…
Старик Кравченко молчал, сворачивал длинные козьи ножки, курил.
— А вы тоже, значит, на Север? По какой же части? — не утерпел он.
— Институт закончил, на практику, — уклонился от прямого ответа Николай.
— Тоже врач или как?
— Нет, инженер. Горный инженер, — сдержанно отвечал Николай. За время учебы он свыкся с положением студента, и сейчас было ново и странно произнести это веское и твердое слово «инженер».
— То-то, я гляжу, тьма народу на Север движется! Вон те, горластые, тоже на Север — уголь давать, в Воркуту с Донбасса! И тебя, значит, от фронта освободили! Вон куда оно заворачивает!
Он вдруг спохватился, умолк. Но все же договорил свою мысль после очередной цигарки:
— Я к чему это говорил… Надежда у меня появляется немалая. Ведь там я одно видал, а тут, гляжу, совсем другая песня. Гляди, еще и повернем мы эту окаянную войну в другую сторону, а? Наполеон, слыхал, тоже к Москве подходил?
Николай в волнении закурил папиросу.
Привлеченный разговором, из соседнего купе появился здоровенный парень в резиновых сапогах и шахтерской брезентовой куртке. Встал в проходе, раскинул локти на полки. Широкое, мясистое лицо украинца было строго, насмешливо, меж прищуренных век с рыжими короткими ресницами поблескивали злые искры. И никак нельзя было подумать, что минуту назад он дурашливо хлопал картами о чемодан.
— Это кто тут поет? — на чистом русском языке спросил парень. — Ты, дед? — И рубанул громадной ладонью. — Сладкие речи, дед, в сто раз вреднее редьки-правды! Ты немца живого видал? Нет? А тогда чего и говорить! — Передохнув, добавил: — Все это будет по-твоему, но… знаешь когда? Когда все почуют, что нож у горла! Когда воевать будем как черти, а в тылу — пахать за семерых! Когда правды не будем бояться! Понял, дед? А немец — он сильная гадюка, он не шутить к нам лезет… Точно!
И, выждав время, обратился разом к старику и Николаю:
— А вы куда едете? Не подальше от передовой? Или тоже на новые стройки? Тогда — дело…
Вагон задрожал на тормозах и, налегая на буфера, остановился.
Парень высунулся за переборку:
— Подывись, Петро, шо там за станция?
— Супротив нас прямо означено: «Кипяток»! — бойко ответил певучий тенорок.
Солдат сверху поправил:
— Тут две станции рядом — «Мужская» и «Женская». Айда!
Николай заново прикурил потухшую папиросу, вышел в тамбур. Поеживаясь от холода, разглядывал северную станцию с раскидистыми осинами вокруг линялого, неоштукатуренного вокзала, померкшими от осенних дождей ларьками Главдорресторана, привычной сутолокой и звоном котелков у крана с кипятком. По перрону прогнали толпу уголовников, повели в сторону частокола с высокими шатровыми голубятнями. За обычным указателем «Выход в город» теснились угрюмые черные срубы и крыши.
Котлас-Южный Печорской железной дороги. Широкие ворота на Крайний Север…
На соседний путь, отрезая пассажирский поезд от перрона, входил товарный состав. На открытых платформах навалом лежало закопченное листовое железо, металлические каркасы и наспех разобранные трубные коммуникации. Система оборудования показалась Николаю знакомой. Он спрыгнул с подножки, прошел меж составами в хвост товарняка. На последней платформе в огромном овчинном тулупе горбилась фигура кондуктора. Лохматый воротник наглухо закрывал лицо, человек сидел спиной к голове состава, по ветру. — Может, закурим, земляк? — наугад окликнул Николай. Тулуп завозился, раздвинул звероватую меховину, и на Николая глянуло злое, замерзшее бабье лицо. — А поллитровочкой, случаем, не угостишь? — попробовала улыбнуться баба. Обветренные, блеклые губы не подчинились, лицо исказилось жалкой гримасой. — Околеваю я тут, парень. Холодишша, до костей прохватывает! — Шла бы на паровоз, к машинисту, — посоветовал Николай. — Кто на твое железо позарится? — Под суд за такое дело! За комплект головой отвечаю. — Винтовку тогда получи, раз такое дело… — Винтовку не треба, — справившись со своим застывшим лицом, усмехнулась баба. — Подумают, что и впрямь добро какое везу… Осадив к локтю рукав тулупа, потянулась за папиросой. — Не курю ведь, не курю, мил человек, а на холоде рази не закуришь? Вот и папиросочкой греться… — Откуда командируешься? — С-под Майкопу, кормилец. Там еще и снегу-то путем не было, а тут — хоть волков морозь. Вовзят пропадаю… — Давно завод демонтировали? Баба, как видно, вспомнила инструкцию, насупилась: — Военная тайна, милок. Шел бы ты уж своей дорогой, не пытал, чего не следовает. А за папиросочку спасибо тебе… — Какая ж тут военная тайна, если я и сам вижу, что у тебя на платформах сажевый завод в полном комплекте! Да и руки у тебя… Не вальцовщицей случайно была? — Узна-а-ал! — ахнула баба. — Да ты-то, случаем, уж не приемщик ли будешь? Принимал бы уж от греха, умаяли меня вовзят железяки! — Нет, не приемщик, — огорчил Николай женщину. — Так, понимаю малость в газовых системах… Ну что ж, счастливо вам доехать! — Ох, далеко ехать, сынок, не окочуриться бы в чужих-то краях!.. — Баба выплюнула окурок, вновь завернулась в воротник и села к Николаю спиной. — Ничего, обвыкнем и на Севере, — сказал он и пошел к своему вагону. Не дождавшись отправки пассажирского, товарняк тронулся. «Значит, и Майкопские промыслы эвакуируют», — с тревогой подумал Николай.
После пятичасовой скучнейшей стоянки поезд наконец тронулся. В Котласе вагоны наполовину опустели. Теперь можно было вытянуться на полке, отдохнуть по-настоящему за последние пять суток. Федор Иванович со стариковской неторопливостью разостлал на нижней полке старое ватное одеяло, поставил в изголовье сундучок, а вместо подушки приспособил туго набитый рюкзак с медными пряжками. Он уже дремал, когда парень-украинец вновь появился возле Николая. Сел рядом. — Из каких краев? — спросил парень вполголоса, не пытаясь скрывать пристрастного любопытства к Николаю. И в той интонации и в грусти, с которой был задан вопрос, сквозила тайная сердцевина: «Куда едем, брат? Не в ту сторону едем!» Николай вздохнул: — Издалека… Из-под Ростова, из степной стороны… — Эх, степь наша… Вишневый садик возле хаты! — хлопнул тяжелой ручищей по колену парень. И, крякнув, резко переменил тон: — В окно-то смотрел? Все видал? — Видал. Все! — хмуро ответил Николай. В конце вагона захрипел репродуктор — передавали дневную сводку. Кравченко приподнял голову, приложил к уху ладонь.
На соседний путь, отрезая пассажирский поезд от перрона, входил товарный состав. На открытых платформах навалом лежало закопченное листовое железо, металлические каркасы и наспех разобранные трубные коммуникации. Система оборудования показалась Николаю знакомой. Он спрыгнул с подножки, прошел меж составами в хвост товарняка. На последней платформе в огромном овчинном тулупе горбилась фигура кондуктора. Лохматый воротник наглухо закрывал лицо, человек сидел спиной к голове состава, по ветру. — Может, закурим, земляк? — наугад окликнул Николай. Тулуп завозился, раздвинул звероватую меховину, и на Николая глянуло злое, замерзшее бабье лицо. — А поллитровочкой, случаем, не угостишь? — попробовала улыбнуться баба. Обветренные, блеклые губы не подчинились, лицо исказилось жалкой гримасой. — Околеваю я тут, парень. Холодишша, до костей прохватывает! — Шла бы на паровоз, к машинисту, — посоветовал Николай. — Кто на твое железо позарится? — Под суд за такое дело! За комплект головой отвечаю. — Винтовку тогда получи, раз такое дело… — Винтовку не треба, — справившись со своим застывшим лицом, усмехнулась баба. — Подумают, что и впрямь добро какое везу… Осадив к локтю рукав тулупа, потянулась за папиросой. — Не курю ведь, не курю, мил человек, а на холоде рази не закуришь? Вот и папиросочкой греться… — Откуда командируешься? — С-под Майкопу, кормилец. Там еще и снегу-то путем не было, а тут — хоть волков морозь. Вовзят пропадаю… — Давно завод демонтировали? Баба, как видно, вспомнила инструкцию, насупилась: — Военная тайна, милок. Шел бы ты уж своей дорогой, не пытал, чего не следовает. А за папиросочку спасибо тебе… — Какая ж тут военная тайна, если я и сам вижу, что у тебя на платформах сажевый завод в полном комплекте! Да и руки у тебя… Не вальцовщицей случайно была? — Узна-а-ал! — ахнула баба. — Да ты-то, случаем, уж не приемщик ли будешь? Принимал бы уж от греха, умаяли меня вовзят железяки! — Нет, не приемщик, — огорчил Николай женщину. — Так, понимаю малость в газовых системах… Ну что ж, счастливо вам доехать! — Ох, далеко ехать, сынок, не окочуриться бы в чужих-то краях!.. — Баба выплюнула окурок, вновь завернулась в воротник и села к Николаю спиной. — Ничего, обвыкнем и на Севере, — сказал он и пошел к своему вагону. Не дождавшись отправки пассажирского, товарняк тронулся. «Значит, и Майкопские промыслы эвакуируют», — с тревогой подумал Николай.
После пятичасовой скучнейшей стоянки поезд наконец тронулся. В Котласе вагоны наполовину опустели. Теперь можно было вытянуться на полке, отдохнуть по-настоящему за последние пять суток. Федор Иванович со стариковской неторопливостью разостлал на нижней полке старое ватное одеяло, поставил в изголовье сундучок, а вместо подушки приспособил туго набитый рюкзак с медными пряжками. Он уже дремал, когда парень-украинец вновь появился возле Николая. Сел рядом. — Из каких краев? — спросил парень вполголоса, не пытаясь скрывать пристрастного любопытства к Николаю. И в той интонации и в грусти, с которой был задан вопрос, сквозила тайная сердцевина: «Куда едем, брат? Не в ту сторону едем!» Николай вздохнул: — Издалека… Из-под Ростова, из степной стороны… — Эх, степь наша… Вишневый садик возле хаты! — хлопнул тяжелой ручищей по колену парень. И, крякнув, резко переменил тон: — В окно-то смотрел? Все видал? — Видал. Все! — хмуро ответил Николай. В конце вагона захрипел репродуктор — передавали дневную сводку. Кравченко приподнял голову, приложил к уху ладонь.
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (173) »