несколько часов его разбудили радио-часы. Играла одна из написанных им песен Kydds. Кобб почти дотянулся, чтобы ее выключить, но так и не смог собраться с силами и дослушал, лежа в затененной спальне. Начались новости. На расстоянии трех тысяч миль от Нью-Йорка самолет, на который он опоздал, упал в Атлантический океан. И все определенно думали, что он был на борту.

Конечно, начались поиски. Но самолет взорвался в воздухе, а потом рухнул в самые глубокие воды где-то между Штатами и Европой. Океан, черный и ледяной, кишел акулами, и команда спасателей находила тела лишь по частям. Терри Кобба среди них не обнаружилось, невзирая на приложенные членами команды усилия (все они были фанатами Kydds, о чем сообщили журналистам, вызвав небольшую шумиху среди семей прочих жертв).

«Что лучше?», снова и снова спрашивал себя той ночью Кобб, «Быть угасшей рок-звездой или мертвой?»

Ответ был лишь один.

Когда зазвонил телефон, он его отключил.

С побегом он не спешил. Нужно было приобрести важные вещи, документы на чужое имя, которые позволяли уехать — анонимно и очень далеко. Он перевез свои вещи в отель на Таймс-Сквер и прятался там днем, выскальзывая ночью, и постепенно, втридорога, скупал все необходимое. На новое имя он открыл большой счет в Нью-Йоркском банке, заказал кредитные карты и послал к черту апартаменты, инвестиции и гонорары; пускай они достаются Мэтти, двум другим членам группы и всем остальным, кто еще наживался на Kydds.

В конце января 1986 года человек с паспортом гражданина Соединенных Штатов на имя Уильяма ван Дайка сел на самолет до Бангкока. Дальнейшие годы Кобб провел, путешествуя по Таиланду, Бали, Индии, Турции и Морокко, а потом оказался в Габоне. Там его накрыла апатия, и он остался.

Но скучал он уже давно. И в ту ночь, увидев телерепортаж о смерти Мэтти, понял, что скучает по Мэтти куда сильнее, чем когда-либо себе признавался. В конце концов, они были, по сути, женаты друг на друге целых десять лет, без секса, но со всеми печалями и радостями, общими шутками и секретами, нравилось им это или нет. Если Мэтти и правда был мертв, Коббу хотелось увидеть, что именно оставил ему партнер и зачем.

Если же Мэтти не был мертв… что ж, тогда Кобб не знал, что произойдет дальше. Мэтти все эти годы знал, что он жив, знал даже, где он живет, и ни разу не напомнил о себе.

Кобб уткнул лоб в окно лимузина. Он мог представить, как Мэтти говорит с ним, отчетливо слышал слова. «Я возвращался к тебе много раз», говорил он, «Слишком много раз. Если ты хотел быть мертвецом, я не собирался вмешиваться… ты ведь и сам все это время тоже знал, где нахожусь я».

И правда. Он не забыл ни адрес, ни номер телефона нью-йоркской квартиры Мэтти, и одинокими, пьяными ночами нередко подумывал отправить открытку или заказать международный звонок. Но ни о каком секретном убежище в Северной Каролине не слыхал.

Он открыл глаза и глянул в окно. Они проезжали горы, огромные зеленые горбы, окутанные туманом. Мельком он видел луга, заросшие дикими цветами, водопады, таинственные заросшие тропки. Красивая местность, предположил он. В отличие от Кобба, которого влекло к убогим местам, Мэтти ценил природную красоту.

Кобб нахмурился. В статье из «Роллинг Стоун» говорилось, что Мэтти выстрелил себе в голову — в рот. Опознавать его пришлось по отпечаткам пальцев. Мэтти ценил всякую природную красоту, да, но больше всего свою собственную. Он был достаточно самовлюблен, чтобы ухаживать за ногтями, и даже в наиболее хиппарские времена следил за волосами, всегда до скрипа чистыми и подстриженными, чтоб не скрывать очаровательного лица. В первую очередь он знал, что лицо у него очаровательное — благо журналисты напоминали об этом достаточно часто. Разве посмел бы он это лицо уничтожить?

Некто умер — в этом Кобб был уверен. Проводили вскрытие, хотя, конечно же, результатов не разглашали. Безусловно, думал он, чей-то прах просочился у него между пальцами на пол дома в Габоне. (Несколько дней он хранил этот прах, не вынимая из почтовой коробки Федерал Экспресс, потом отнес на заброшенный пляж недалеко от города и развеял пригоршню за пригоршней по морю. Это заняло почти час, и к тому времени он так промок от пота, что даже не заметил струившихся по лицу слез).

Чтобы понять, что машина остановилась, ему понадобилось несколько секунд.

— Да ты шутишь, — сказал он, приглядевшись к зрелищу за окном.

— Мистер ван Дайк, я получил очень точные инструкции.

— Отвези меня в ближайший город.

— Не могу этого сделать, сэр.

Кобб уставился на водителя. Во взгляде мужчины блеснула сталь. Кобба осенило, что он находится неизвестно где и, возможно, очень не нравится этому парню.

— Ладно, — сказал он. — Тогда проваливай.

Лимузин отъехал и двинулся, набирая скорость, прочь по извилистой горной дороге, а Кобб в отчаянии повернулся к дому Мэтти.

Он не знал, как называется этот архитектурный стиль — должно быть, что-то вроде викторианского праздничного торта. Если так, то кто-то оставил этот торт под дождем на слишком долгий срок. Здание имело как минимум шестнадцать стен, на каждой по два узких, высоких окна, в которых не сохранилось ни единого целого стекла. Конструкция была обшита досками, некогда белыми, многие из которых раскололись в щепы или вовсе отсутствовали. Этажей было два, наверняка, подумал Кобб, имелся и чердак. Без сомнения, полный летучих мышей.

Прочие детали антуража тоже не ободряли. Чтобы попасть в дом, нужно было пересечь древнее кладбище, каменные памятники на котором выглядели так, будто подтаяли и снова замерзли. Вдалеке поросшие редким лесом холмы выгибали спины навстречу темнеющему небу. Кобб не увидел ни других домов, ни кабелей обслуживания или связи и вообще никаких признаков цивилизации, за исключением разве что пустой грунтовой дороги. Он смутно припомнил, как лимузин затормозил у цепи, натянутой поперек шоссе на приличном расстоянии от дома, со знаком «Частная дорога», как водитель вышел, чтобы отстегнуть цепь, и потом еще раз, чтобы пристегнуть, когда они проехали. Значит, все это были владения Мэтти, на бог весть сколько миль вокруг. А теперь это были его владения.

Охрененный подарочек.

Он вспомнил о карте Мэтти и вытащил из сумки кремовый конверт. Вот карта, вот дом, вот кладбище, отмеченное россыпью крестов. А вот и завалившийся между бумажными листами ключ.

Кобб поднял сумку и прошел кладбище, сад, четыре ступеньки подъема к абсурдному маленькому крыльцу, которое, похоже, вставили в фасад в запоздалых раздумьях. Он остановился у французской двери, стекло в которой по крайней мере осталось целым, и заглянул внутрь. Ничего там не разглядев, он