Гиш Чжэнь Это я — ирландка?

В Китае говорят, полукровки умные, и Софи, моя внучка, конечно умный ребенок. Но Софи дикая, Софи не похожа на мою дочь Натали и на меня не похожа. Я всю жизнь работала не покладая рук и притом никому не давала спуску. Муж всегда говорил, что боится меня, и в ресторане все меня боялись, официанты и повара. Даже приходившие за отступным бандиты предпочитали договариваться с мужем. При мне они носу не казали. А если случайно зайдут, делают вид, что пришли поесть. Прячутся за меню, заказывают кучу еды. Говорят о своих матерях. Ах, у мамы артрит, нужны лечебные травы. Ах, мама стареет, волосы у нее совсем седые.

Были седые, говорю, а теперь опять черные, потому что она их красит. Заглянули бы когда-нибудь домой. Как сказал Конфуций, почтительный сын всегда знает, какой у матери цвет волос.

Дочь тоже никому спуску не дает, теперь она вице-президент банка. В ее новом доме у всех есть отдельные комнаты, и у меня тоже. А Софи пошла в родственников мужа Натали, Ши их фамилия. Ирландцы. Я всегда думала, ирландцы похожи на китайцев, трудятся на железной дороге; теперь я знаю, почему им до китайцев далеко. Конечно, не все ирландцы как семья Ши, это понятно. Дочь говорит, я не должна судить, ирландцы то, да ирландцы сё.

Говорит, если бы кто-нибудь начал: китайцы то, да китайцы сё — тебе бы это понравилось?

Говорит, знаешь, за кого британцы их держат — ирландцы для них варвары, как и китайцы.

Говорит, по-твоему ведь «опиумные» войны — это плохо, вот и представь, каково жить с британцами бок о бок.

Что тут возразишь? У дочери забавная привычка: когда перевес на ее стороне, она принимается сок какой-нибудь потягивать и в сторону глядит, чтобы тебя не смущать. А я и не смущаюсь. И ни о ком ничего не говорю. Просто я заметила, что у семьи Ши есть любопытная особенность: в семье четыре брата, и ни один не работает. Их мать, Бесс, пока не заболела, была секретарем-референтом в большой компании. На подхвате у тамошнего заправилы — такая сложная работа, даже представить трудно, это не просто сиди и печатай. Теперь это милая женщина — хозяйка уютного дома. А сыновья ее на пособии, все как один, на так называемом «выходном», или по так называемой «нетрудоспособности». Что-то в этом роде. Говорят, не могут найти работу, теперь, мол, не то что в пятидесятые. А я говорю, сейчас даже негры процветают. Некоторые так живут — вам и не снилось. А семью Ши кто сглазил? Вы белые, говорите по-английски. Я приехала сюда без гроша и языка не знала. Но у нас был собственный ресторан, пока муж не умер. Все в порядке — ни долгов, ни убытков. Мне, конечно, повезло, что кухня моей страны славится на весь свет — я понимаю. Я понимаю, семья Ши не виновата, что в их стране пища немудреная. И все-таки.

Она права, надо шире смотреть на вещи, сказал Джим, один из братьев, в День благодарения. Забыть о машинах. Думать о блинчиках.

Да, пад-тай, сказал другой, Майк. А что, сделаю-ка я состояние на пад-тай. Это будет новая пицца.

Слишком вы разборчивы, говорю. Блинчики вам зазорно продавать. Но мы с мужем, по крайней мере, можем сказать, что продавали блинчики. А вы что можете сказать? А? Что вы можете сказать?

Все жевали жесткую индейку.

Джон, муж дочери, меня особенно удивляет: работать не работает и с Софи не сидит. Я, говорит, мужчина, и этим все сказано.

Немудреная пища, немудреные мысли. Даже имя у него немудреное — Джон. Может быть, потому что я выросла на соусе из черных бобов, соусе хойсин, чесночном соусе, я всегда чувствую, что в словах моего зятя чего-то не хватает.

Ну ладно, зять — мужчина, а с ребенком сижу я. Шесть часов в день, как до меня эта сумасшедшая старуха Эми. Теперь, в шестьдесят восемь лет, в мои китайские почти семьдесят, мне это нелегко дается. И все-таки я стараюсь. В Китае дочь заботится о матери. Здесь все по-другому. Здесь мать помогает дочери, здесь мать спрашивает: что-нибудь еще? А если нет, дочь жалуется, что от матери никакой поддержки. Нет такого понятия в китайском языке, говорю, — поддержка от матери. Но дочери слушать некогда, у нее встречи, ей надо докладные писать, пока ее муж, чтобы быть мужчиной, занимается в спортзале. Дочь говорит, иначе у него будет депрессия. Впечатление такое, что это его пожизненная напасть, депрессия.

Дочь говорит, человека, у которого депрессия, никто не захочет нанять. Бодрость духа ему необходима.

Прекрасная жена, прекрасный ребенок, прекрасный дом, посуду машина моет. С деньгами хлопот никаких: сбережений нет, да еще и сиделка бесплатная. В Китае такой, как Джон, был бы счастлив. А он нет. Даже в спортзале у него проблемы. То мышцу потянет, то в комнату для взвешивания не протолкнуться. Вечно что-нибудь не так.

И вот, ура, он нашел работу. Прощай, беззаботная жизнь!

Мне надо сосредоточиться, говорит. Собраться с мыслями.

Работать он будет в страховой компании. Агентом. Говорит, зарплату положат. По крайней мере, будет ходить в нормальной одежде, не в шортах. Дочь покупает ему карамель в магазине продуктов для здоровья. «Эврика» называется, она вроде как должна помогать Джону думать.

Джон хорош собой, что правда, то правда, особенно теперь, когда он побрился и стало видно лицо.

Я старик в команде юниоров, говорит Джон.

Мне понадобится новый костюм, говорит Джон.

На этот раз я не собираюсь прострелить себе ногу, чтоб не бежать дистанцию, говорит Джон.

Рада слышать, говорю.

Она хочет сказать, что будет нам помогать, говорит дочь. Не задевай в ней китайскую струну, не надо.

Софи всего три американских года, но ее благонравная китайская половина уже подавлена необузданной половиной Ши. Внешность у нее типично китайская. Прекрасные черные волосы, прекрасные черные глаза. Нос идеального размера — не плоский, словно сверху чем-то капнули, не огромный, словно его приделали по ошибке. Все у нее как надо, только кожа смуглая, к удивлению родственников Джона. Смуглая такая, говорят они. И Джон говорит то же. Говорит, никогда не загорает, а кожа такого цвета. Смуглая. Нет, это, конечно, ничего, говорят они. Просто странно, что такая смуглая. У Натти, мол, не такая смуглая. Казалось бы, Софи по цвету кожи должна быть между Натти и Джоном. Забавно, девочку зовут Софи Ши и она такая смуглая. Может, раз она такая смуглая, лучше называть ее Софи Смугли? Никогда не загорает — и, надо же, такой цвет, говорят они. Ничего, конечно. Просто странно.

В семье Ши иногда заведут разговор — и, как рождественский паровозик, кружат и кружат не переставая.

Может, ее отец не Джон, сказала я однажды, чтобы паровозик остановился. В ту же минуту он потерпел аварию. И слова