экзаменов по обеим частям классического курса, на что он, конечно, был обречён с самого начала, Джимми получил право на бесплатную учёбу в Оксфорде и занялся ранней письменностью этрусков, а потом, через три года, заболел и умер. Оказывается, он был сиротой, и его похоронили на Оксфордском кладбище среди многих почивших, но в своё время выдающихся донов1 и всего в каких-то двадцати футах от могилы самого Уолтера Патера. И Дон — преподаватель в Оксфордском и Кембриджском университетах, всё же, если сам Джимми и умер, то некоторая толика его наследия не умерла, так как Джон Ашенден продолжал много лет подписываться на несколько специальных киножурналов, печатавшихся в Англии и на континенте для кинофанатов, одним из которых он скоро сделался. Где и когда началось это падение (если только это можно назвать падением), он и сам не заметил.

Он родился в 1956 году и вырос совсем не в той атмосфере строгости нравов, как поколение его отца. И, только начав работать (сразу после школы) и путешествовать, он, не испытывая ничего похожего на угрызения совести, принялся удовлетворять своё сексуальное любопытство периодическими посещениями клубов с сауной, секс-кино или спектаклей весьма сомнительного свойства. Но постепенно эти зрелища начали не удовлетворять, а возбуждать его потребности, и он незаметно превратился в извращенца, наслаждающегося сценами эротики. Его более умудрённые коллеги по туристическому бизнесу (как выяснилось, совершенно равнодушные к каким-либо извращениям) порой говаривали ему, что вся беда порнографии в том, что она нагоняет скуку. Но так ли это на самом деле?

Впрочем, от него не ускользнуло, какая мерзкая страстишка начала захватывать его. Это произошло, когда он, как слепой, тыкался в проходе между рядами низкопробной киношки, а в ушах звенел противный голос с ярко выраженным кокни: «Сэр, здесь у нас самое что ни на есть настоящее, я вам верно говорю! Всё как есть, никакого обмана, сразу быка за рога!» И его уже тогда обеспокоило то, что он так сильно возбудился от самых примитивных и грубых сцен блуда. Но мысль о том, что почти все кинотеатры, в которых он побывал, едва ли не битком набиты людьми, чувствующими себя там столь же комфортно, как и он, помогла ему победить угрызения совести и не пасть в собственных глазах. Вскоре он начал кое-что смыслить в «синтезе», о котором толковал ему Джимми, — синтезе стиля и сексуальности, поскольку ему встретились люди, ставшие тонкими ценителями «синтеза» и собиравшиеся для его дальнейшего познания по частным квартирам, где верховный жрец открывает таинства словами: «Все знакомы?» Какая жалость, что в тот день в Кембридже Ашендену пришлось пропустить посвящение в члены такого общества. Очень, очень жаль.

Но следующая остановка в Оксфорде…

Глава третья

— Не время, Крот. Поторапливайтесь, прошу вас. Осталось немного, — ободрительно отозвался Крыс, не замедляя бега.

— Умоляю, остановитесь, — кричал Крог, и сердце его разрывалось от боли. — Вы же не понимаете: где-то здесь мой дом, мой старый дом! Я только что почуял его, он совсем рядом, совсем-совсем. И я должен найти его…

Кеннет Грэхем.

Ветер в ивах

— Арксфорд? И это Арксфорд?

Сидя на переднем сиденье у окна автобуса-«люкса», Джон Ашенден посмотрел на тщедушную семидесятилетнюю леди из Калифорнии.

— Да, миссис Роско, это Оксфорд.

Он с большой неохотой выдавил из себя эти слова, но и без видимого раздражения. До сих пор очень немногое из того, что они увидели за время тура по историческим городам Англии (Лондон — Кембридж — Оксфорд — Стратфорд — Бат — Уинчестер), безоговорочно понравилось начитанной, любознательной и абсолютно лишённой чувства юмора (что делало её порой совершенно несносной) миссис Роско. Тем не менее, глянув в окно, Ашенден не мог не разделить разочарования этой дамы. Западный отрезок дороги А40 едва ли можно назвать живописным подъездом к старинному университетскому городу. По мере того как автобус черепашьим темпом подвигался короткими рывками к повороту у Хедингтона, перед пассажирами открывалась картина, которая вряд ли могла заворожить их: взгляды упирались в заросшую бурым бурьяном, заваленную кучами старого мусора придорожную полосу у крикливо размалёванной бензоколонки.

Вся группа — восемнадцать женщин, девять мужчин (из них три официально заявленные семейные пары) — сидела, откинувшись на спинки кресел, безразлично взирая на безрадостный пейзаж, когда автобус поравнялся с указателем «Центр города» и несколько миль ехал чуть быстрей по безликой северной части кольцевой дороги, направляясь к повороту на Бенбери. Миссис Лаура Стрэттон почему-то чувствовала себя несколько не в своей тарелке. Она ёрзала на месте, меняла позы, перекладывала ногу на ногу, потом правой рукой стала растирать левую ступню. Они договорились, что Эдди заполнит все бумаги, распишется за обоих в книге гостей, а потом разыщет их багаж и даст носильщику на чай. Она же тем временем попарится в горячей травяной ванне и даст отдых уставшему телу, особенно бедным ступням…

— Уф, Эд, я чувствую себя просто жутко!

— Отдохни, дорогая. Всё будет о’кей.

Но произнёс он эти слова так тихо, что даже Лаура с трудом разобрала их. Эдди Стрэттону исполнилось шестьдесят шесть лет, на четыре года меньше, чем жене, он дотронулся до её затянутой в нейлон ноги, обезображенной многолетним жестоким артритом, но с неизменно ярко накрашенными ногтями.

— Всё будет в порядке, Эд… Только бы мне добраться до ванны.

Лаура поменяла ноги и принялась массировать другую ступню, которая, как и первая, до недавнего времени находилась под присмотром самой дорогой педикюрши в Пасадене.

— Ну, конечно!

И возможно, кое-кто в автобусе, кроме его супруги, заметил, как он едва заметно улыбнулся и кивнул ей.

Автобус свернул на Бенбери-роуд, и Ашенден затянул свои десятки раз отрепетированные и отработанные комментарии: — …и обратите внимание на дома радостного оранжевого цвета по сторонам улицы, их построили за два последних десятилетия девятнадцатого столетия — вон, поглядите! Видите дату? Тысяча восемьсот восемьдесят седьмой год…

Прямо за спиной Ашендена сидел семидесятилетний мужчина, отошедший от дел инженер-строитель из Лос-Анджелеса, он смотрел из окна на цепочку магазинчиков и офисов в Саммертауне: банки, строительные компании, фруктовые лавки, парикмахерские, агентства по найму жилья, газетные киоски, винные магазины — почти совсем как дома. Но ведь это и есть дома, подумал Говард Браун.

Рядом с ним