женщину и спросили, как им проехать к Сивцеву Вражку.

Женщина почему-то обрадовалась и воодушевленно принялась объяснять:

— Вам, милые юноши, нужно сесть на «четверку», а потом на «аннушку». А там вы по малому кольцу прямиком до Арбатской площади доберетесь.

— На какую еще «аннушку»? — удивленно спросил Пашка.

Женщина улыбнулась.

— Трамвай так называется. Это номер такой: «А».

Вверху смотрите номера. Сначала садитесь вот на этот. У Мясницких ворот пересядете, да вам в вагоне скажут. Садитесь, садитесь, а то вас затолкают. Давайте ваш узел, помогу.

Она хотела помочь Пашке, но тот испуганно от нее отшатнулся: Борис и женщина рассмеялись.

— Пуганая ворона куста боится! — шутливо воскликнула она. — Вы что же, юноши, в гости приехали?

— Нет, работать хотим.

Лицо женщины посерьезнело.

— Трудно сейчас с работой. На биржу вам надо.

Собеседница задумалась. Потом вдруг, пошарив в сумочке, достала листок бумаги, что-то черкнула на нем и протянула Борису.

— Туго придется, позвоните мне по этому телефону. Зовут меня Клавдия Ивановна Осетрова. Может, и помогу. Ну… счастливо вам, — и помахала им рукой.

Борис и Пашка заторопились к трамваю. Их волной внесло в вагон, а там так сдавили, что не вздохнешь. Кондуктор сердитым голосом требовала оплачивать проезд, только какое там: оба рукой пошевелить не могли. Борис попытался поставить чемодан на пол, на него сердито закричал сосед:

— Убери с ноги! — и Борис поспешно подхватил чемодан.

Так и проехали «зайцами» до пересадки. Здесь было свободней, Пашке удалось даже сесть. Вагон трясло и мотало из стороны в сторону, он гремел на стыках, глаза хотелось закрыть от страха, того и гляди, опрокинутся; однако к Трубной площади они спустились благополучно и бойко покатили вдоль зеленой стены деревьев.

В «аннушке» было так же шумно, как и в «четверке». Кондуктор, еще молодая девушка, чем-то похожая на ту, вокзальную воровку, задорно улыбнулась Борису, когда он стал на нее удивленно посматривать: действительно похожи, даже ноги у обеих голенастые, загорелые.

— Чего уставился? Не видал таких? Иль понравилась? — громко, на весь вагон, спросила она.

Борис вспыхнул и не знал, куда глаза девать.

— Нет, не понравилась, — вмешался в разговор Пашка. — У него точно такая же девица едва чемодан не сперла.

Кто-то громко рассмеялся, а девушка обиделась.

— Я с пяти утра трясусь в вагоне, а он мне какие слова! И не стыдно?

Кондуктора поддержала какая-то старушка, оказавшаяся на редкость остроязыкой. Она набросилась с руганью на Пашку, даже оторопевшего от неожиданности.

— Хватит с него, — вступилась кондуктор за Пашку. — Если молчит — значит понял, что такое хорошо, а что такое плохо, — и, улыбнувшись Борису, объявила: — Сивцев Вражек. Ваша остановка, господа хорошие.

— Какие же мы господа? — обиделся Борис.

Девушка простодушно рассмеялась.

— Я пошутила. Хотела услышать ваш голос. А то молчите и молчите.

Они вышли, огляделись. Кондуктор помахала Борису рукой, а Пашке погрозила пальцем, и трамвай со звоном и скрипом укатил. Пашка вздохнул с облегчением, огляделся и довольно быстро сориентировался.

— Пошли.

3

Дядя встретил Бориса не очень-то дружелюбно: намекнул, что ждал племянника одного. Трудно сейчас с работой, и он-де не имеет ни малейшей возможности помочь Борису. Переночевать, что ж, за одну ночь места не пролежит.

Нос у Пашки жалобно сморщился, но он тут же спрятал глаза от Бориса.

— Вот скупердяй проклятый! — ругал своего родственника Пашка, когда наутро провожал Бориса. — Куда ты теперь?

— Не знаю. На биржу пойду, куда же еще?

— Ну ладно, ты уж того…

— Будь здоров.

— Заходи, коли что.

— Да уж, к вам зайдешь…

— Я-то здесь ни при чем.

— Понимаю.

И Борис зашагал со двора, не оглядываясь.

На бирже было шумно и людно. Все куда-то спешили, громко переругивались. Борис опустил чемодан на пол и тотчас получил толчок в бок. Оглянулся.

— Сейчас же возьми в руки, — строго сказал ему пожилой мужчина с худым, истощенным лицом.

— А что? — с удивлением спросил Борис. — Уволокут?

— А то?

— Так уж все и воры?

Сомнение в голосе Бориса почему-то задело мужчину за живое.

— Ему добра желаешь, а он туда же, ерепенится. Ты погляди, сколько тут вокзального люду шныряет!

Борис пожал плечами, огляделся:

— Люди как люди… Как их тут отличишь друг от друга?

— Ты что, малый, впервой здесь?

— И десяти минут еще нет, как заявился. А в Москве со вчерашнего дня.

— Никак работать захотел? — повернулся к нему мужчина.

— За тем и приехал. По программе пятилетки на четыре миллиона увеличится число рабочих. Чем я хуже других?

Мужчина с интересом посмотрел на Бориса, однако продолжал недовольным тоном:

— Едут в Москву, как к теще на блины. Москвичи еще кое-как находят работу, а он с поезда — и подавай ему завод.

— Найдется и мне работа, — уверенно ответил Борис, сам удивляясь и своему тону, и этой своей уверенности. — Безработице скоро конец.

Собеседник посветлел лицом.

— Боевой малый, лиха, поди, хватил?

— Да уж чего-чего, а этого всегда пожалуйста. — Борис вздохнул.

— Теперь, поди, море по колено?

— Ну… Я бы так не сказал. Просто… Больше уверенности. У меня хорошая специальность. Слесарь. Работы никакой не боюсь. В своей стране все-таки…

Мужчина широко улыбнулся.

— Только смелые города берут… Вроде так говорится?

— И духом сильные, — расхрабрившись, уточнил Борис.

Собеседник одобрительно и как-то очень мягко улыбнулся, слегка сжал плечо Бориса и сказал в тон ему:

— Главное, браток, ты нутром наш. Не за длинным рублем явился в столицу. А таких здесь тоже немало. Пойдем, слесарь, поспрошаем вместе.

Они пошли. Спросили в одном окне, в другом. Борису дали какой-то листок, чтоб он заполнил его. Под добродушное гудение неожиданного своего спутника он заполнил все графы, а когда дошла очередь до домашнего адреса, растерялся…

— Что теленком смотришь? Адреса нет?

Борис лишь плечами пожал.

— Н-да, задача! Как же я-то, старый дурак, сразу не сообразил… — Мужчина потер подбородок, потом решительно сказал: — Ладно. Пиши мой, и пойдем отсюда.

— А куда?

— Молчи себе. Куда поведу, туда и пойдешь. Тебе не из чего выбирать.

Ночевал Дроздов у нового своего знакомого, жившего в Люблине. Звали его Петром Ильичом. Позже Дроздов подыскал себе комнату, прописался. Теперь он уж точно не сомневался, что и для него найдется место на каком-нибудь