удары молотка со двора старого Альдониса, гробовщика. Ожили цикламены, и ветер донес их дивный аромат. Высоко в небе, словно мрачное знамение, спланировал в сторону материка пауконетопырь. У меня руки чесались сжать рукоять пистолета 36-го калибра, наделать шума и посмотреть, как тот шмякнется. Однако единственное известное мне поблизости огнестрельное оружие находилось на борту «Канители», и поэтому мне оставалось всего лишь смотреть, как тварь исчезает вдали.

— Говорят, они даже не с Земли, — сказала она, тоже наблюдая за его полетом, — и что их завезли сюда с Титана, для зоопарков и тому подобного…

— Истинно так.

— …И что они вырвались на свободу во время Трех Дней и одичали, и что здесь они прижились и вырастают крупнее, чем даже на своей родной планете.

— Как-то раз мне довелось видеть экземпляр с размахом крыльев тридцать два фута.

— Мой внучатый дядя однажды рассказывал мне историю, слышанную им в Афинах, — вспомнила она, — о человеке, убившем пауконетопыря без всякого оружия. Тот унес его с причала в Пирее, и человек сломал ему шею голыми руками.

Они рухнули в залив с высоты в пятьдесят футов. И этот человек остался жив.

— Это было давным-давно, — припомнил я. — Еще до того, как Управление начало компанию по истреблению этих тварей. В те дни их водилось намного больше, да и вели они себя посмелее. Теперь-то они держатся от городов подальше.

— Насколько я помню ту историю, того человека звали Константином. Уж не ты ли это был?

— Его фамилия была Карагиозис.

— Ты тоже Карагиозис?

— Если тебе так нравится. А что?

— А то, что позже он помог основать в Афинах Возвращенческий Радпол, а у тебя очень сильные руки.

— Ты возвращенка?

— Да. А ты?

— Я работаю на Управление. У меня нет никаких политических пристрастий.

— А вот Карагиозис взрывал веганские курорты.

— Это точно.

— Ты сожалеешь, что он делал это?

— Нет.

— Я действительно знаю о тебе очень немногое, не так ли?

— Ты узнаешь обо мне что угодно. Только спроси. На самом деле я крайне прост… А вот и мое аэротакси.

— Я ничего не слышу.

— Сейчас услышишь.

Миг спустя оно скользнуло с небес к Косу, наводясь на маяк, установленный мной в конце патио. Я встал и помог ей подняться на ноги, когда оно прожужжало, снижаясь, — «Рэдсон Скиммер», прозрачная двадцатифутовая скорлупка, отражающая свет, с плоским брюхом и обтекаемая.

— Ты не хочешь что-нибудь взять с собой? — спросила она.

— Ты же знаешь что, но не могу.

Скиммер приземлился, и его стенка распахнулась. Пилот в очках-поляроидах повернул голову.

— У меня такое ощущение, — сказала она, — что ты летишь навстречу какой-то опасности.

— Сомневаюсь, Кассандра. До свидания.

— До свидания, мой калликанзар.

Я забрался в скиммер и прышул в небо, вознеся молитву Афродите. Внизу махала рукой Кассандра. Позади солнце стягивало свою сеть света. Мы мчались на запад.

В этом месте моего повествования следовало бы сделать плавный переход к другим событиям, но — увы…

От Коса до Порт-о-Пренса было четыре часа лета — четыре часа серой воды, бледных звезд и моей злости. Глядя на разноцветные огоньки…

* * *

Народу в зале было как грязи, большая тропическая луна сияла, готовая лопнуть, а видел я и то и другое, потому что сумел, наконец, выманить Эллен Эммет на балкон, двери которого не закрывались, заклиненные магнитами.

— Снова вернулся из царства мертвых, — приветствовала она меня, слегка улыбаясь. — Исчез почти на год и не прислал даже открытку с Цейлона, типа «добрался хорошо».

— Ты скучала?

— Могла бы и заскучать.

Она была маленькой и, подобно всем, кто ненавидел день, молочно-белой. Мне она напоминала сложную заводную куклу с неисправным механизмом — холодная грация и склонность пинать людей под коленки, когда те меньше всего этого ожидают.

Эллен обладала копной оранжево-шатеновых волос, свитых в гордиев узел прически, который, на вид, невозможно было развязать. Цвет ее глаз, какой бы она ни выбрала, чтобы сделать приятное избранному ею в тот день божеству, я теперь забыл, но где-то глубоко-преглубоко внутри они отливали голубым. Что там она ни носила, оно выглядело коричнево-зеленым, и материи с лихвой хватило, чтобы обернуть ее пару раз, уподобив бесформенной сигаре. Это было либо прихотью костюмера (если у нее когда-либо таковой имелся), либо попыткой скрыть очередную беременность, в чем я весьма сомневался.

— Ну, добрался хорошо, — сказал я, — если тебя это интересует. Правда, не попал на Цейлон. Большую часть времени я провел на Средиземном море.

Из зала донеслись аплодисменты, и я порадовался, что нахожусь снаружи. Исполнители только что закончили «Маску Деметры» Гравера, написанную им пентаметром в честь нашего высокого гостя с Веги, а пьеса, кстати, неудачная, нудно тянулась два часа. Фил — человек образованный и, хотя и плешивый, с виду как нельзя лучше подходил к своей роли — в тот день, когда мы его подцепили, нам позарез требовался лауреат. Он страшно любил Рабиндраната Тагора и Криса Ишервуда, а также писал жутко длинные метафорические эпические поэмы, без конца болтал о Просветлении и совершал ежедневные дыхательные упражнения на пляже. В остальном он был вполне приличным человеком.

Аплодисменты стихли, и до меня вновь донесся стеклянный перезвон фелинстры и накатился гул возобновившихся разговоров.

Эллен облокотилась на перила:

— Я слышала, ты нынче несколько женат?

— Верно, — согласился я. — А также несколько обеспокоен. Зачем меня вообще вызвали?

— Спроси своего босса.

— Спрашивал. Он сказал, что я буду гидом. Но мне хочется знать другое — почему? Истинную причину. Я думал об этом, и чем больше думал, тем менее ясным все становилось.

— Откуда же знать мне?

— Ты все знаешь.

— Ты меня переоцениваешь, дорогой. Какая она?

Я пожал плечами:

— Возможно, русалка. А что?

— Просто любопытно. А что ты говоришь людям обо мне?

— О тебе я сказать ничего не могу.

— Я удивлена, ведь должна же я быть какой-то, если, конечно, я не единственная в своем роде.

— Именно так. Ты единственная в своем роде.

— Тогда почему же ты не взял меня в прошлом году с собой?

— Потому, что тебе требуется постоянное внимание и городское окружение. Ты можешь быть счастлива только здесь, в Порте.

— Но я не счастлива здесь, в Порте.

— Ты менее несчастна здесь, в Порте, чем была бы в любом другом месте на этой планете.

— Мы могли бы попробовать, — она повернулась ко мне спиной и посмотрела вниз, на огни в районе гавани.

— Знаешь, — сказала она через некоторое