брать его ещё дитём с собой в Красные села, впоследствии запретил ему появляться там. Даже старому другу, новгородскому волхву Богомилу Соловью, которому на три года отдал юношу в обучение, строго-настрого запретил проезжать на Новгород и обратно Старо-Русской дорогой, что вела мимо Красных сел, приказал сделать крюк. Странный это был запрет, который Букал объяснить отказывался.

- Где же ты бывал? - спросила между тем девушка.

- В Новгороде Великом.

Она посмотрела так недоверчиво, что он, ожидая трудных расспросов, поспешил переменить разговор.

- Сколько я с тобой говорю, а имени твоего не знаю.

- Улита меня зовут, - вскинула она подбородок с ямочкой. - Улита! Запомни.

- У-ли-та, - медленно повторил он. - А я… я Род.

- Род? - не поняла она.

- Род, то есть Родислав.

- А порекло?^[11]

Род смущённо потупился:

- Не крещён.

- Ха, презренный язычник! - возмутилась она. - И потому в лесу прячешься?

- Не прячусь, просто живу в лесу, - пробормотал он.

- В Красные села боишься нос показать - значит, прячешься, - очень просто объяснила она.

- А вот и не боюсь, - примирительно улыбнулся Род, - Сейчас отведу тебя домой. Ведь ты заблудилась. - И он взял её за руку.

- Не тронь мою руку, смерд! - приказала Улита и спорхнула с крутояра к самой воде, как будто у реки искала скорой заступы.

Род, следуя за ней, больше удивился, чем рассердился.

- Ты очень важная птица, да?

Девушка, хотя и была много ниже ростом, гордо глянула снизу вверх.

- Я дочь боярина Кучки!

Род слышал о таком, знал, что село Кучково да и все Красные села - его владения. Но решил не ударить лицом в грязь перед боярышней.

- А вот я сейчас проверю, боярская ли ты дочь.

Вынул из колчана стрелу, начертал на приречном песке: «Род + Улита=любовь». Она вырвала у него стрелу, изобразила свой ответ: «Поди прочь».

- По христианским книгам училась, - заметил он некоторую несхожесть в написании букв.

- Иной учится от книг, а иной от плутыг, - озорно прищурилась Улита.

- Ну-у, - усмехаясь, протянул Род, - мой учитель Богомил Соловей, новгородский волхв, не плутыга. Он и в Царьграде живал, и в Висби на Готланде у варяжских купцов. Все, что было и будет, ему ведомо.

Улита презрительно хмыкнула.

- Что было, всем учёным людям ведомо, а что будет, никто не знает.

- Он знает, - настаивал Род.

- Да-а? - Заядлая девчонка засверкала глазами. - А он тебе говорил, что будет… что будет… ну хотя бы через сто лет?

уничтожительная война. Легионы тысяч врага нападут на нас. Те, кто в живых останется, попадут в ярмо и вызволятся весьма не скоро.

- Ну и ведалец! - возмутилась Улита, - Матушка Ксения, у которой я обучалась в киевском монастыре, ничего подобного не говаривала. Любопытным она твердила: только Бог знает будущее!

- Не хотела тебя расстраивать, - догадался Род. И переменил разговор: - Никогда не был в Киеве. С Новгородом бы его сравнить.

Улита устремила мечтательный взгляд к багряному пиршеству заходящего солнца.

- Киев-град на красе стоит! - Но тут же тряхнула головой: - А наше Кучково мне всех городов милее.

- Вот и отведу тебя сейчас в ваше Кучково, - обрадовался предлогу Род.

Они поднялись на крутояр, на поляну. Улита неожиданно опустилась на палое бревно, на котором изначально сидела.

- Не пойду домой. Оставь меня здесь.

- Да ты что, объюродела? - стал терять терпение Род.

Улита долго молча смотрела на него, потом тихо сказала:

- Чтоб не считал меня сумасшедшей, я, так и быть, объясню: с мачехой у меня немирье. В нелюбках держим друг друга. Вчера решила: нет больше моей мочи, нет! Батюшка на её стороне. Братец мне не верит. А она всех, всех обманывает! Такая от неё зледь! И вижу её насквозь. И знаю: не будет мне никакой избавы. Ой как не люблю ягоды собирать, а пошла сегодня с домочадцами в лес. Такого задала стрекача! Остановилась, когда все крики затихли. Брела незнамо куда. В зыбель^[12] попала. Хорошо, до куста дотянулась. Выбралась, мокрая, склизкая, и вправду русалка. Вот отмылась в реке, обсушилась на солнышке…

- Что же теперь с тобой делать? - вслух раздумывал Род.

- Иди, добрый юноша, своею дорогой, - со вздохом вымолвила Улита, - Я же отсюда никуда не пойду. Место красивое, мне здесь любо. Решила сгинуть в лесу - и погибну от голода. Вот уже день ничего не ем…

Род мигом извлёк из охотничьей торбы окорёнок сала с краюхой хлеба.

- Поешь.

Улита жадно поглядела и отвернулась.

- Убери с глаз долой. И уйди.

Юноша тяжело вздохнул.

- Ночь-то как в лесу одна проведёшь?

- Пусть меня звери съедят, - не дрогнула Улита. И вдруг призналась: - Только одного я очень боюсь: а если василиски прилетят?

- Кто? - переспросил Род.

- Нянька рассказывала: на втором от восхода солнца острове живут василиски. Лица и волосы у них девичьи, от пупов змеиные хоботы, а за спинами огромные крылья.

- Басни, - успокоил Род.

А сам вскинул палец, навострил слух, бросился на тропу, прянул ухом к земле…

Улита рывком поднялась с бревна. На Рода с мольбой смотрели большие зелёные глаза.

- Не бойся, - поднялся он, - Это не василиски. Просто услышал, два всадника лесной тропой скачут. Кто знает, худые или добрые люди. Надо поберечься на всякий случай.

Он ловко и хорошо укрыл в зелени снятые долгари и охотничьи принадлежности, метко приглядел дерево с пышной кроной, с толстым сучком пониже. Не успела Улита опомниться, Род принял её под мышку левой рукой, как кудовичок ржи, а правой ухватился, подпрыгнув, за нижний сук и, впиваясь босыми ступнями в ствол, вознёсся со своей ношей в густоту кроны.

Прочно устроившись в лапах дерева, он посадил девушку на колени и вынужден был прижать к себе. Наливная девичья щека ненароком коснулась его губ. От такого прикосновения у юноши, лишь издали наблюдавшего женский пол, перехватило дыхание.

- Лазаешь, аки пардус, - похвалила Улита.

Спокойствие, с каким это было сказано, успокоило и его. Будучи с Богомилом в гостях у новгородского купца, он видел на широкой лавке барсову шкуру, и теперешнее сравнение польстило ему.

- Ты меня не боишься? - попытался пошутить Род.

Улита, отстранясь, рассмеялась ему в лицо.

- А чего бояться? Ты же меня не подевичишь на дереве?

- Болтаешь, как девка-дуравка, - сразу же рассердился Род. - Мне ли тебя девичьей чести лишать? Дите неразумное.

- Это я дите? - взбунтовалась в его объятьях Улита. - Голоус недоспелый! Мне уж тринадцать