дезертир. Мне нужно выйти отсюда незаметно.

- Нет проблем, месье. Следуйте за мной! Рослый ефрейтор деловито зашагал за своим чемоданом, который уезжал на тележке носильщика в противоположную облаве сторону. Носильщик знал на Гар-дю-Нор все ходы и выходы...

Теперь снова проблема: до отхода моего поезда - сорок пять секунд. Турникет перронных билетеров. У меня нет квитанции доплаты за скорость. Мне нужно ехать только этим поездом: меня ждут в Брюсселе именно на нем. Агафонов приходит на помощь:

- Он доплатит в вагоне! - внушает он стражам дороги. И - о, чудо, они пропускают. Мы не успели даже обняться на прощанье. Вскакиваю на подножку, плывущую вдоль перрона. Эхо той давней агафоновской удачи спасает и меня. Увидимся ли когда-нибудь еще?

Ну а Россия? Чем она возместила ему лагерные годы, его дармовой труд в лагерях Коми, на Шекснинской ГЭС, его безвинные приговоры и несостоявшиеся по воле Божией "вышки"? Для военкоматчиков он как был, так и остался "рядовым необученным". Для консульских работников и чиновников МИДа - "невозвращенцем". Вряд ли в ФСБ он числится "изменником Родины". Вряд ли сегодня вообще там знают о нем... Хоть бы пенсию ему перевели в Монморанси, где он живет. Всё на пару лишних пачек сигарет хватит. Медаль к 50-летию Победы прислали бы. Как-никак Победа-то одна на всех, и он немало сделал по ту сторону Восточного фронта. Не перевели, не прислали, не догадались, не захотели знать... Ну, пригласите его хотя бы попрощаться с "исторической родиной". Опять нельзя. Честное слово, он уже больше ничем не опасен... Наверное все же опасен. Опасен для спецслужб всех времен и режимов. Опасен в том смысле, что умеет уходить от неминуемой смерти, опасен своей феноменальной везучестью, чутьем на западню, человеческим обаянием, которое ключом-вездеходом открывало ему многие спасительные двери. Петербург еще был Ленинградом.

Мы бежим с Агафоновым на электричку. Опаздывать нельзя, - нас ждет важное дело, прыгаем в вагон без билетов и тут же нарываемся на контролеров. Я вижу, как меняется его лицо. Это похоже на эсэсовскую облаву: люди в черных фуражках с крылышками на груди, напоминающими нагрудных орлов вермахта, сноровисто блокируют выходы из вагона. Слова "Ваш билет?" звучали столь же зловеще, как "Аусвайс?". В нем снова ожили рефлексы бывалого макизара. Что стоило ему уйти от вагонных ревизоров, когда он проходил сквозь цепи фельджандармов? Агафонов двинулся вперед, и, повинуясь его несокрушимой уверенности в себе, жандарм, пардон, ревизор, отступил, пропустил. Мы прошли!

* * * 

Жизнь неуловимого Алекса разворачивалась и на моих глазах, она читалась как ненаписанный роман. За те пятнадцать лет, что мы знакомы, он переехал из Севастополя под Ленинград в Колпино, затем уехал во Францию и поселился у подруги боевой юности - Реми; затем узнал, что это именно она выдала его в гестапо, и перебрался в Монморанси, в русский старческий дом, где доживал свой век цвет белой гвардии. Куда дальше? На Сент-Женевьев-де-Буа? Но он бодр, полон сил и, как всегда, весел. Да, это его зима. Но зимы в Париже мягкие. На гонорар за изданную немцами книгу он купил себе простенький компьютер и подержанный дизельный автомобиль. Можно считать, что связь с внешним миром восстановлена. Как ни чудили французские бюрократы (не хуже наших родимых), а всё же определили бесподданного ветерана Сопротивления в русский старческий приют в Монморанси, что в тридцати километрах от Парижа. Условия -не в пример нашим домам престарелых... Агафонов доволен новым поворотом судьбы.

- Я самый молодой из всех тамошних стариков! - шутит он. Но так было и будет всегда - он моложе своих ровесников и даже иных юнцов.

Николай Черкашин

27.01.2010

Вместо предисловия 

Выполнив наказ бывших моих учеников, посвящаю этот труд юности новой России! За помощь благодарю: Е.Болотова, А.Перхова, Н.Черкашина, Ю.Апенченко, кураторий "Шлосс-Эттерсбург" и еванг. пастора Томаса Зайделя, Мартина Станковского, Ярослава Трушновича, Объединение гимназистов 1-ой Русско-Сербской гимназии (Нью-Йорк), Феликса Бернинэ, франц. историка Анри Ногера, экс.министра Кристиана Пино и многих - многих других!

Ein - zwei... Ein - zwei... Links - links...

- Раз - два... Левой... левой..

- Вы слышите грохот кованных сапог? Не забывайте его!!!

1938... 1939... 1940... 1941... Как цунами, орды нацистов обрушились на Европу, не оставляя позади себя ничего, кроме руин, опустошения, варварских расправ и террора. Как мы до этого дошли? Ведь Германия высказывала желание " прийти к дружескому с другими народами урегулированию спорных проблем". - Так публично заявлял Гитлер. Но с 1934 года он уже не скрывает перед своими приближенными, что "Германия не будет настоящей Германией, пока не станет всей Европой". И он маневрирует, чтобы одного за другим нейтрализовать своих противников, поощряемый нерешительностью, скорее пособничеством, правителей западных демократий.

- Значит, я сделаю так и направлюсь сюда...

- Пусть будет так! Делайте, пожалуйста!

- Я веду переговоры, и мы договариваемся... Я подписываю, мы подписываем соглашения, в узком интимном кругу...  "Усатик" тоже договаривается, тоже подписывает соглашения:

-"Потерпите, шут вас возьми! Я еще не готов!"

- Наплевать на другие нации и народы! Они не более, как разменная монета. Ein - zwei... Ein - zwei... Links - links... Левой.. левой.. После Австрии и Испании на очереди Чехословакия, Венгрия, Польша, Дания, Голландия, Бельгия. Франция, Румыния, Югославия, Греция, СССР. При каждой остановке на этом "Крестовом походе" парламентарии нового образца двух лагерей ездили друг к другу с визитом, чтобы сказать "Чур меня!" и выторговывать соглашения за счет третьих стран. Беспечность правителей и предательство генералов, или наоборот, если не всё вместе под одной крышей, развернули красный ковер для триумфальных встреч. 

"Heili, heilo... Heili, heilo... Heili, heilo, heila... ha... ha... ha... ha... ha.. ha..." - распевали покорители в расстегнутых мундирах, с закатанными рукавами, маршируя в пыли дорог среди полей с недозревшей пшеницей. Из Кубка Коллективной Безопасности, разбитого под удвоенными ударами наших волшебников-подмастерьев на тысячу кусков, народы посыпались прахом. И понадобится много времени и крови, чтобы вновь его склеить. Дряхлые старики и провалившиеся на выборах нежеланные политики всплыли на поверхность мутной водицы, чтобы внедрить "то, над чем они работали так долго, но чего так и не достигли". И "Квислинги" местного производства воздают почести Оккупанту и поют льстивые оды его величию. 

"Heili, heilo... Heili, heilo... Heili, heilo, heila... ha... ha... ha... ha... ha.. ha...". Порабощенные народы волей или неволей работают на гитлеровскую военную машину.