Россию на лопатки. В любом случае поднимется и распрямится.

В среду, 10 июня, президент РФ Владимир Путин в ходе визита в Италию открыл на выставке вместе с премьером Италии Маттео Ренци Национальный день России. И, рассказав о достижениях нашей страны в области науки, техники, сельского хозяйства, предложил посетителям павильона отведать блюда русской кухни.

– Безусловно, отдельного внимания заслуживает часть нашей экспозиции, которая называется «Открытая кухня», где повара из разных регионов России готовят оригинальные русские и другие национальные блюда, проводятся кулинарные мастер-классы и дегустация напитков – разных напитков. Уверен, что посетители российского павильона ощутят наше традиционное гостеприимство, – сказал Владимир Путин и пожелал успехов «Экспо» и российскому павильону.

Кстати, наш павильон, который представлен пятью регионами – Москва, Татарстан, Калужская, Тульская, Ростовская области – стал на «Экспо-2015» одним из самых крупных, его уже в первые дни посетили почти 500 тысяч человек.

И всё-таки, с уважением оценивая наши достижения, невольно думаешь: в Италии мы сумели показать, что не лыком шиты и что западные санкции преодолеем. Но себя-то, без помощи иностранных государств, когда сможем прокормить? И сможем ли полноценно заместить импорт? Сможем ли поднять с колен нашего сельского производителя, чтобы он без удушающих налогов спокойно работал и радовал нас качественными и дешёвыми продуктами?

Повторюсь, подобные международные мероприятия необходимы. Затраты на них наверняка окупятся и принесут прибыль. Ведь всё просчитано. Специалисты уверены, что «Экспо» должны посетить 20 миллионов человек. И каждый оставит в Милане по нескольку сотен евро.

Однако не следует забывать и о настоящем, без решения проблем которого затруднительно с уверенностью заглядывать в будущее.

Никита

БАРАШЕВ,

собкор «ЛГ»,

РИМ

Теги: Россия , политика , экономика

(обратно)

Соломинка в глазу

Прочитал в "ЛГ" (№ 19-20, 2015) заметку «Что-то с памятью его стало...» и хочу высказать драматургу Александру Гельману своё мнение. Трибуну бундестага непременно надо было использовать, тем более в канун 70-летия общей Победы, для сплочения всех антинеофашистских сил. Передо мной пример такого выступления, давнего по времени, в США (и Канаде) снайпера Людмилы Павличенко: «Джентльмены, – разнёсся над многотысячной толпой собравшихся звонкий голос. – Мне двадцать пять лет. На фронте я уже успела уничтожить триста девять фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго прячетесь за моей спиной?!» Толпа замерла на минуту, а затем взорвалась неистовым шумом одобрения[?]»

Вы могли бы сделать что-то подобное. Сказать, например: «Господа, почему вы не выполняете и плохо контролируете подписанное вами соглашение от 21 февраля 2014 года? Почему видите лишь одного виноватого – Россию? Почему не видите возрождения неофашизма на Украине? Не видите возвеличивания военного преступника Бандеры? Почему не настаиваете на расследовании убийства людей в Одессе?»

Вместо этого вы, Александр Исаакович, взялись искать соломинку в глазах 85% народа России. У меня отец провёл в сталинских лагерях в Дудинке 13 лет. Но из-за этого я не представляю советский строй только чёрным.

Николай ДЕНИСОВ

(обратно)

Американцы не критикуют себя вне дома

Как-то в Московском автодорожном институте, это было ещё в 1971 году, работала летняя школа русского языка, в которой обучались преподаватели русского языка из Западной Европы, США, Японии, Австралии, Канады. Среди американцев оказались активисты движения против войны во Вьетнаме. Наши идеологи решили в выходной день провести дискуссию по Вьетнаму с приглашением этих американцев. Те на предложение отреагировали резким отказом: мы критикуем Белый дом у себя, а участвовать в антиамериканском мероприятии здесь считаем непатриотичным. Дискуссия была отменена. И сейчас, в наше время, американцы ведут себя в схожих ситуациях так же.

Да, наша так называемая оппозиция отличается от американской...

В.А.

(обратно)

Сумерки свободы

Боюсь в этом признаться. Не только публике, сузившейся до общества коллег, но и самому себе. Коллеги что! Ну назовут запальчиво сторонником "кровавого режима", ну вместо объятий обойдутся при встрече снисходительным кивком.

Себя самого так просто не уговоришь. Действительно, для того ли я, вопреки соблазнам молодости, избегал карьерных искушений, пренебрегал предложениями, «от которых невозможно отказаться», придерживался нонконформистских симпатий, и художественных, и человеческих, чтобы теперь, заслышав суждения о благе свободы, ловить себя на ощущении внезапной скуки и глухой досады?

Не проходит дня, чтобы в эфире и со страниц газет не раздавался праведный вопль о попираемой свободе творчества и пагубности цензуры, а меня при звучании благородных речей вместо былого воодушевления не охватывало ощущение назойливого повтора прописных банальностей. В подражание Василию Розанову, спрашиваю себя в недоумении: я что же, заделался охранителем, записался в компанию склонных к мракобесию ханжей, возлюбил всё традиционно посконное, елейно смиренное?!

Да нет! Все полузапретные радости, озарившие юность, от романов Ремарка до песен Окуджавы, дороги по-прежнему, все загнанные некогда цензурой в подполье стихи помню, ни от одной еретической мысли, из-за которых мне снижали отметки на экзаменах, не отказался. Так в чём же дело?

А в том, что святые заповеди свободы за прошедшие годы заболтаны, как в советское время не менее святые заветы революции. «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди...» в исполнении сытого баритона - такая же пошлость, как разного рода проклятия в удушающе-сладкой атмосфере либеральных банкетов.

Всё-таки недаром Блок вослед Пушкину пел «тайную» свободу. Свобода и должна быть до некоторой степени тайной, сокровенной, хранимой в заветных кладовых души для поддержания достоинства, реализации потенциала личности, короче, для некой порой невыразимой, но великой цели.

Не хочу утомлять ссылками на авторитеты, однако без Льва Николаевича Толстого никуда не деться. В ответ на восторженные отзывы о техническом прогрессе он имел обыкновение допытываться: а что это даст в некоем высшем нравственном смысле? Скоро повсеместно проведут телефон, обнадёживали его, можно будет разговаривать. Разговаривать о чём? – интересовался великий старик.

Применительно к свободе творчества такая въедливость не только оправданна –