Онелио Хорхе Кардосо Избранные рассказы

«…Кардосо является одним из лучших новеллистов Америки. Его рассказы обладают динамично развивающимся сюжетом, они социально остры и просто прекрасны»

— так говорил Пабло Неруда о творчестве Онелио Хорхе Кардосо.

Вступительное слово

Лисандро Отеро

Предисловие

Э. Брагинской

Составление

С. Шмидт

Рецензент

Б. Огнева

Оформление художника

Ю. Гуковой

Онелио, омытый дождями… (Перевод В. Капанадзе)

Уильям Фолкнер сказал однажды, что, если писатель ставит превыше всего технику, то ему лучше переквалифицироваться в хирурга или каменщика. Тем самым он подчеркнул, что главное, жизненно необходимое для писателя — человечность, а не набор технических приемов и средств.

Один из лучших новеллистов всех времен, Уильям Сомерсет Моэм — писатель, явно недооцененный и нечасто упоминаемый, — как немногие, владел искусством рассказчика. Его герои, парии и неудачники, напоминают персонажи Эрнеста Хемингуэя и Джозефа Конрада: с достоинством противостоят они ударам судьбы. Даже потерпев поражение и оказавшись внизу, эти люди не утрачивают чести. Да, они беспомощны и слабы, но тем не менее вызывают симпатию — во многом благодаря тому, что, пройдя сквозь житейские бури, сохраняют уважение к себе.

Нечто подобное происходит и в мире характеров, созданном Онелио Хорхе Кардосо, который с удивительной свежестью и кажущейся наивностью показывает нам мир, полный драматических перипетий, страха и пустоты, горя и злобы, — мир людей, всей своей жизнью связанных с землей, мир наших крестьян.

Он достигает этого с помощью сочного, выпуклого, аппетитного языка, заключающего в себе ту самую «институционализацию субъективности», о которой писал Ролан Барт^[1].

Свежесть и яркость этого языка под стать незамутненному взгляду его чистых, словно омытых дождями, героев, с которыми Хорхе Кардосо постоянно сталкивался в те годы, когда был бродячим торговцем и коммивояжером, рекламировавшим лекарства.

В 1969 году кубинский писатель Рауль Апарисио написал об Онелио Хорхе Кардосо: «В нашу революционную эпоху читать Хорхе Кардосо — прекрасное средство от педантизма и легкомыслия и в то же время урок мужества… Это рассказы о бедняках, о простых людях земли нашей… Они грустны, эти рассказы, порой оправлены в лукавый крестьянский говорок, который звучит как смех сквозь слезы…»

В год, когда шла Революция, Онелио Хорхе Кардосо написал рассказ о красном, точно кораллы, коне с гривой из водорослей, который скакал по дну моря, отражаясь в глазах тех, кто хотел его увидеть. Этот образ, казавшийся тогда утопическим, стал для Онелио символом новой, приближающейся эпохи.

Влияние натуралистической и реалистической традиций девятнадцатого столетия заметно ощутимо в кубинской прозе начала нашего века. От реализма Хесуса Кастельяноса^[2] к креолизму Луиса Фелипе Родригеса^[3] и далее к Онелио Хорхе Кардосо — такова единая непрерывная линия развития кубинской новеллистики. Социологизм Луиса Фелипе приобрел у Онелио более проникновенное и возвышенное звучание. Точка отсчета у него та же: обездоленный крестьянин, которому он сочувствует, но в то же время писатель вводит в повествование фантастические мотивы, придающие его рассказам большую поэтическую насыщенность.

Все перечисленное: сочувствие к обездоленным, фантазия и критический реализм в их неантагонистическом противопоставлении — вот то главное, что отличает новеллистику Онелио Хорхе Кардосо.

Наш Главный Рассказчик любил повторять, что человека мучают два разных голода. Перечитывая его книги, снова и снова убеждаешься, что он немало способствовал тому, чтобы утолить один из них: потребность в мечте, в фантазии.

Лисандро Отеро^[4]

В глаза фантазии и правде

«С чего бы начать? Как рассказать обо всем просто, без прикрас? Право, это нелегко». Так начинается один из последних рассказов Онелио Хорхе Кардосо «Свидетельство». Рассказ, где автор спорит с самим собой, где стала явью его извечная мечта, чтобы «все, сделанное из дерева, снова зазеленело», а старый сухой ствол расцвел «крупными желтыми и красными подсолнечниками».

С чего начать? — спрашивала я себя, как рассказать просто, естественно о таком непростом писателе, о кубинском классике, который еще займет свое почетное место во всей испаноязычной литературе, о человеке, с которым его советские друзья не однажды вели тихие неспешные беседы по душам — а Онелио Хорхе Кардосо мог только «по душам» и редко бывал шумным, торопливым. Можно сколько угодно обдумывать начало предисловия, отбрасывать тот или иной зачин, но когда посчастливилось неоднократно встречаться с писателем, тут и преднамеренно и невольно, во имя той самой естественности и «объемности», начинаешь с того, каким он виделся нам, какие мысли, высказанные им в Москве, остались в памяти, а теперь, когда его уже нет, обрели особую значимость. Мы говорили с ним о разных разностях, о наших общих кубинских друзьях, о литературе, о детях, — о детях как о чуде, как о надежде… Творческий и жизненный путь Онелио Хорхе Кардосо оборвался на 72-м году, и, говоря словами выдающегося латиноамериканского поэта и соотечественника Хорхе Кардосо — Элисео Диего, «после его имени в страшных скобках, столь любимых составителями антологий, рядом с датой рождения появилась дата его последнего потрясения» — (1914–1986).

Очень многие любили Хорхе Кардосо, некоторые считали его колючим, непокладистым. Сам писатель нередко повторял слова Гете: «Смешное желание — нравиться всем». Но для всех он был человеком чистой души и надежным другом. Была в нем редкая по нынешним временам несуетность, безобманная достоверность, которая позволяла верить ему и доверять. Только всегда поражало, печалило его мучительное сомнение в самом себе, нарастающее с годами. Состоялся или не состоялся он как писатель? Удался или не удался рассказ? Эти вопросы Хорхе Кардосо задавал вслух себе и тем, кто стоял рядом. А к своей славе относился с почти болезненным недоумением. Может, смолоду он был иным, но пятидесятилетний, шестидесятилетний — именно такой. Настоящие художники извечно сомневаются в себе. Примеров тому в истории великое множество. И