стихотворение под полемическим заглавием «Для многих». Полонский признается в этом стихотворении, что бог не дал ему «бича сатиры» и что не дело поэта писать о «мире сует», «карать обиды, грехи народов и судей», что его призвание совсем иное. К нему прилетают видения, звезды шлют ему немой привет, но немногие внимают ему, и он — поэт для немногих. Отклоняя такой взгляд на поэзию, Сниткин выдвигает диаметрально противоположную точку зрения. Для него на первом плане — обличительная общественная сила поэзии, защита «безгласных, маленьких людей», и он готов отказаться для этого от воспевания «сонных листьев трепетанья» и «сонма созвездий в небесах». Формуле «И для немногих я поэт» Сниткин противопоставляет другую, выражающую его демократические убеждения: «Я для публики поэт».

Резко оценивая литературную деятельность П. А. Вяземского и исходя при этом из его идейной позиции в 1860-е годы, В. Курочкин упрекает бывшего друга Пушкина в том, что он «не знал поэзии в свободе», «не понимал ее в борьбе» («Стансы на будущий юбилей Бавия»), тем самым подчеркивая признаки подлинного поэта. В одном из своих «Реальных сонетов» Курочкин дает портрет поэта-сатирика:

Но безобидный смех, лишенный «гражданской цели», никого, по существу, не затрагивающий, вызывает у искровцев решительное осуждение (см., например, «Юмористам» Минаева).

В своих полемических оценках и характеристиках (в первую очередь это касается оценок литературных) «Искра» допускала явные преувеличения, естественные в напряженной обстановке 1860-х годов. Некоторые ее суждения ошибочны и несправедливы, но нельзя забывать вместе с тем об их общей направленности, о том, что эти ошибочные суждения высказывались в борьбе за новые социальные идеалы, новую демократическую культуру и литературу. В этой связи уместно вспомнить слова Н. П. Огарева, сказанные по другому поводу — о декабристах: «Мы не можем ценить их действий с точки зрения нам современного опыта; нравственная оценка людей того времени, как и вообще исторических людей, не может быть основана на истинности современных им понятий, а только на чистоте их побуждений»^[15].

Публицисты и поэты «Искры» были последовательными и непримиримыми демократами. В одном из первых ее номеров мы находим следующее ироническое разъяснение понятий «труд» и «собственность»: «Труд. По мнению политико-экономов, капитал; но, по мнению людей практических, неизбежное следствие отсутствия капитала, с которым бы можно было жить без всякого труда… Собственность. Для большей части пользование тем, что не стоило никакого труда»^[16]. Обличение социального неравенства, противопоставление бедности одних роскоши, в которой живут другие, является одной из основных ее тем. Чувство величайшего уважения к труду, сознание, что труд — основной критерий ценности человека и что, несмотря на это, именно люди, живущие трудом, подвержены всем превратностям судьбы, терпят нужду, голод и холод, — проходят через всю поэзию искровцев:

Повседневные заботы труженика, его право на любовь, отдых, его неверные мечты о счастье и, несмотря на это, жизненный оптимизм, плебейская гордость, ирония по поводу «хозяев жизни» — вот мотивы многих стихотворений. Напомним такие, например, вещи, как «Только!» и «Погребальные дроги» В. Курочкина, «Беседа с музою» Богданова, «Товарищу» Жулева и др.

Если в первые годы, думая о сытых и голодных, «Искра» имела в виду главным образом интересы городской демократической интеллигенции, интересы разночинцев, то вскоре горизонты ее идеологии значительно расширились, и наряду с разночинцем, раздавленным социально-экономическим укладом 1860-х годов, вырастает фигура русского крестьянина. Особенно отчетливо это проявилось в поэзии Богданова, начиная с его «Дубинушки».

Искровцы знали подлинную цену реформ 1860-х годов. Признавая их относительно прогрессивную роль, они вместе с тем видели, что эти реформы неспособны устранить основные противоречия русской жизни.

Искровцы ненавидели фразу, словесную мишуру:

В стихотворении «Раздумье» В. Курочкин говорит о «злобе святой, возвышающей нас», которая «смело Прямо из сердца бросается в дело». Речь идет, конечно, о злобе против социального угнетения и социальной несправедливости^[17]. «Святая злоба» и развенчание фразы лежат в основе всего творчества поэтов «Искры».

Они высмеивали и лицемерное, чисто словесное сочувствие «мужичкам» со стороны усвоившего либеральную фразеологию общества («Семейная встреча 1862 года» В. Курочкина), и крепостников, очень скоро после 1861 года снова поднявших голову («Мирмидоны — Куролесовы» В. Курочкина, «Свой идеал» и «Мы — особь статья!» Богданова, «В ресторане» Н. Курочкина). От имени одного из таких приверженцев освященных веками порядков Буренин в поэме «Прерванные главы» пишет:

Развенчивая идиллические представления о примирении классовых интересов, о народе, который «в любви и примерном согласьи живет Под эгидою мудрых законов» («Благонамеренная поэма» Буренина), искровцы рисовали подлинную картину русской действительности, в центре которой — задавленный