унаследованные от одной из матерей, его по-детски чмокающие губы.

— Гмм?

Он подошел к книжному шкафу и достал алюминиевую коробку для кинопленки.

— Спрашиваю, ты хочешь дозу?

Я пожал плечами.

— Решай сам. Могу обойтись, — сказал я, словно меня это мало волновало.

Я видел, как люди тащатся по сточной канаве за дозой кокаина. Униженные или бессовестные, они заглядывали в рот какого-нибудь мерзкого наркодельца и лизали его ботинки за возможность кайфа. Я не стану так низко падать. Пока — не стану. Я отнесся к предложению дозы как отнесся бы к предложенному пиву: принял его элегантно и рассеянно, едва ли выдавая волнение, но, как только Тео занялся приготовлением кокаина, заметил, что белые дорожки порошка, выстроенные на мраморном подносе, неравной длины. Тео что-то говорил, свертывая банкнот в тысячу песет, но я не слушал. Я изучал три дорожки как начинающий наркоман, пытающийся определить, какая из горок белого порошка длинней и толще, поскольку знал, что тевтонское воспитание Тео заставит его блюсти этикет — предложить поднос сначала гостю. Этот важный ритуал вежливости был бы нарушен, если бы я, приняв поднос, потратил хотя бы мгновение на оценку доз, потому что создалось бы впечатление, будто я попытался воспользоваться великодушием хозяина дома с целью обеспечить себе наибольшую порцию порошка. Моя задача в этом непрописанном ритуале, следовательно, заключалась в том, чтобы соблюсти учтивость и определить, какая из доз больше, до того, как мне предложат поднос. Таким образом, всем показалось бы, что я выбирал наугад. Я облизал губы. Тео передал мне поднос и соломинку.

— Отлично, — произнес я будничным тоном.

— Кажется, левая доза немного больше, чем другие, — заметил таким же тоном Тео.

Я вздохнул и занюхал среднюю полоску. Слизывая с десен крупицы порошка, оторвал взгляд от подноса и перенес его в другую сторону.

— Большую дозу возьми себе, Тео, — сказал с улыбкой. Немного нашлось бы наркоманов, способных на такую вежливость.

Мы расселись с онемевшими деснами и холодными носами на подушках Тео. Я не мог не подумать о том, насколько бы больше получил кайфа, если бы занюхал левую дозу, но, учитывая все обстоятельства, жаловаться было не на что. Мамут ходил по комнате, определял очертания каменных глыб, при помощи которых его мусульманские праотцы сложили эту башню, глядел вдаль, за равнину, на заснеженные горы Атласа, там находилась родина его предков. Он отвлекался таким образом от культурной беседы и необходимости ее поддерживать. Постепенно растущее возбуждение победило в нем желание ошиваться рядом со взрослыми парнями. Под смехотворным предлогом он покинул комнату. Тео вытянул шею, чтобы понаблюдать, как гость уходит, затем взглянул на меня. Его светлые усы разошлись в задумчивой, почти отеческой улыбке.

— Теперь парень пойдет играть в футбол с мальчишками, но он слишком резв и набьет им много голов.

Я встал, прошел к окну и глянул вниз на площадь. Да, подумалось мне, настоящий маленький Марадона, но что он собирается делать, когда вырастет, когда достигнет восемнадцатилетнего возраста и станет слишком старым для Тео с его изменчивыми вкусами? Что он будет делать, когда Тео окончательно с ним расплатится и вернет его в свой квартал — с привычкой к дорогим удовольствиям и без всякой надежды на их удовлетворение? Может, не стоит задумываться? Может, хорошо, что он живет сегодняшним днем и наслаждается, пока не поздно, быстро проходящим детством? Тео, однако, наверняка задумывался на этим.

— Сколько денег ты вложил в Гельмута и Микки? — поинтересовался Тео.

Я перенес взгляд на середину долины, повел его через пшеничные поля вдоль русла реки, пока не уперся в шоссе. Дорога шла сквозь чащу сосен и пробкового дуба. Именно там должны были прятаться гвардейцы, покуривая, потея в своих застегиваемых и расстегиваемых темно-зеленых пуленепробиваемых жилетах, переговариваясь по рации, прислонившись к деревьям, незаметно появляясь из своих убежищ и придумывая основательные предлоги для освобождения задержанных водителей за усыпляющие таблетки в девять миллиграммов. Я отошел от окна и устроился среди подушек.

— Деньги доверены ему, — поправил я Тео. — И это один восемь ноль, — бормотал я. Некоторые люди предпочли бы не задавать такие нескромные вопросы. Но к Тео это не относилось.

— На тридцать граммов?

— Да, около этого.

— Может, тебе следовало найти других людей, готовых рискнуть, — предположил Тео, как будто эти люди не рисковали.

Я пожал плечами.

— Гельмут хочет освоить этот бизнес. Я не прочь научить его. Все просто. — Тон моего голоса давал понять: «Не надо давить, хиппи!»

Я взял сигарету и закурил.

— Сделаю из десяти доз тридцать и продам их на побережье по двенадцать тысяч за грамм. — Не очень дорого, но именно так мне нравится вести дела. Я мог неплохо существовать, обращая один восемьдесят в три шестьдесят в течение трех дней.

Английские наркоманы с бо́льшим удовольствием ведут дела на побережье с соотечественниками, чем с сомнительными местными субъектами, которые могут их обмануть. Дело не в том, что я был с ними абсолютно честен, но, по крайней мере, я дурил их по-английски. Даже если я делал из десяти доз сорок, итог сделок был для них здесь благоприятнее, чем дома. Я мог бы легко расширить свой бизнес, закупая пятьдесят, сто, даже пятьсот граммов наркоты за раз, но в этом случае я потерял бы почву под ногами и, вероятно, закончил бы плохо. Я передал сигарету Тео. Тот ухмыльнулся.

— Мартин, дружок, ты должен успокоиться. Ты взвинчен, как духовой оркестр… — Он нахмурился и бросил взгляд на потолок.

Я хихикнул, протер глаза, потом виски — и снова глаза.

— Картежник. Взвинчен, как картежник, полагаю. Виноват. — Я взглянул на приятеля, отчаянно моргая. — Это все из-за проклятого ожидания. — В голове у меня гудело, словно заработала бензопила. Возникла потребность переключить нервную энергию, пробужденную кокаином, на какое-нибудь положительное действие. Я вскочил, немного пошатывало от курения закрутки, начиненной марихуаной. — Тео, я должен идти. Сидение здесь действует мне на нервы. Хочу завалиться к Дитеру и узнать от кого-нибудь, что происходит. Пойдешь со мной?

Тео надул губы и потянул конец уса.

— Не-ет… Не хочу, — окончательно решил он.

Я положил руку на его тощее плечо.

— Ты должен чаще гулять, приятель.

Психиатр, возможно, разъяснил бы Тео, что его фобия коренилась не в большом открытом пространстве, а в том, как туда выбраться. Блестящая длинная лестница уходила изгибами в темноту, ее поручни, кажется, держали только одни мои пальцы, покрытые белой пылью. Добравшись до конца лестницы на