Л. О. Кармен Женщина-красноармеец

Я возвращался в Одессу с Раздельной эшелоном. За минуту до отхода поезда в теплушку нашу просунул голову молодой парень красноармеец.

— А, тут свободно… Лазь, пособлю.

И уже на ходу он подсадил в вагон товарища — паренька помоложе — тоже красноармейца и сам вскарабкался.

— Фу-у-у…

Он был весь запарен и в пыли. Очевидно, он долго шел степью или полем. Выбрав темный угол, он сорвал с потной головы картуз с красным лоскутком, расстегнул рубаху, рухнул на пол на котомку и с наслаждением стал разуваться.

— Братец? — спросили его из нашей группы, указывая на молодого товарища, опустившегося рядом с ним.

— Не… жена…

Паренек осклабился, и только сейчас заметили, что у него совсем безбородое, нежное лицо и веселые голубые глаза. Но как трудно было признать в нем сразу женщину. Сапоги, обмотки, картуз.

— Пристала, — как бы оправдываясь, — сказал муж, — Дай запишусь в красноармейцы. Зачем нам расставаться? Мы оба на заводе Шполянского работали… Что ж валяй, записывайся…

— А вы в сражении были? — обступили молодую женщину дамы-пассажирки.

— Как же, только третьего дня вернулась на Кучурган, куда загнали петлюровцев… Историй всяких сколько, — она рассмеялась. — С мужем мы всегда, знаете, рядом, — и в цепи, и в окопах. Вдруг пропал он. Пошла я искать его. В степи темно, ночь, где то пушки бухают. Иду так. — Навстречу солдат, как будто петлюровец. Вглядываюсь, так и есть.

Я к груди его штык — кто такой? — Не стреляй, сдаюсь, хочу к вам. Ладно. А что с твоей ногой? — Ранен. — Садись. Разрезаю ему правую штанину и делаю перевязку…

Только совсем ночью отыскала, я седьмую роту и мужа… Окопались и лежим вдвоем тесно рядом, как в гробу. Страшно. Вдруг «оттуда» прожектор. Осветил степь, и как затрещат пулеметы тррр та-та-та-та. Чего-чего только не было. Однажды десять верст пробежали степью, гнали неприятеля… Солнце печет, в манерке ни капельки, губы потрескались… повоевали немножко, а теперь домой в Одессу на отдых… отпуск на три недели дали…

— Вот оставлю тебя дома, — сказал лукаво муж.

— Посмею… сама пойду…

— Ладно, уж чего сама, вместе погибать… Пойдем на Бессарабию румын, цыган этих самых, мамалыжников колошматить.

1920